АЛЕКСАНДР ФАЙНБЕРГ И ЕГО ГРЕЙ

Забинтую от ножей порезы.
Обниму овчарку после драки.
Знаешь, серый – в Борго Сан-Лоренцо
памятник стоит одной собаке.

Одно из самых любимых мною Сашиных стихотворений. И посвящение имеется – известному человеку. Уверена, что не ошибаюсь в своем утверждении: вдохновил Сашу на эти строки не тот, чье имя в посвящении, никакой другой человек.

…Как сейчас помню: мы с разных сторон одновременно подходим к нашему дому. Саша сияет всем лицом, на ходу расстегивает молнию куртки и извлекает из нее маленькое пушистое чудо. Чудо тоже улыбается мелкими зубками, щурит золотистые глаза, доверчиво лижет мою щеку теплым язычком. И навсегда поселяется в душе любимейшим на свете существом . «Мой Греюшка. Видишь, серенький какой …По-английски серый и будет – грей.»...

Александр Файнберг и его Грей

Сколько же он требовал забот, этот серенький, который рос не по дням, а по часам, превращаясь в красивейшую немецкую овчарку, и сколько радости дарил не только своему хозяину, но и всем его окружающим. О его уме (какие там инстинкты!) ходили легенды. Запоминал все с одной команды, понимал множество слов.

Вот был случай: зашла как-то к Файнбергам общая наша знакомая – журналистка Тоня Дорышева. Сидели на балконе, разговаривали. Грейка компании обожал, улегся у ног Саши. Вскоре я поднялась, пошла домой. Пес проводил до двери. И тут до меня донесся взволнованный крик нашей эмоциональной и звонкоголосой гостьи: «Нет! Этого не может быть!» Я поспешила обратно на балкон. Оказывается, Тоня спросила Грея: «Ну, что, ушла твоя подруга? А где она сидела?», после чего пес подошел к моему стулу и положил морду на сидение. «Да не может он понять, о чем я спросила! Не может – и все!», – продолжала неиствовать Тоня. «Подумаешь – бином Ньютона! – отозвался цитатой Саша. – Он еще похлеще может!»

Да уж! Мог и похлеще! Не далее, как неделю назад, произошло нечто совсем невероятное: Саша гулял с Греем, когда увидел, что идут им навстречу трое его друзей. Когда совсем поравнялись, пес вдруг взвился в воздух и яростно щелкнул зубами у самого лица одного из них. Это его-то пес, которому в самом раннем детстве дрессировщиком была задана установка на любовь и дружбу! Который проявлял к каждому только удивительную чуткость и деликатность! «А за дело получил, – разъяснил один из троицы. – Очень нелицеприятно отозвался о вашей «парочке». Что же это было? Расслышал своим чутким ухом грубое слово? Почувствовал агрессию в адрес любимого хозяина? Или в свой – тот человек собак не любил? Впрочем, как не любил и большинство людей, такая уж была натура мизантропическая. А Грейка на дух такую «натуру» не переносил, говорю же – на любовь был заточен, радостно сиял каждому веселым оскалом. А Саша в общении со своим любимцем отходил от напряжения, тревог, усталости и, это уж точно, учился у него терпимости, умению радоваться жизни, прощать обиды…

Увы, далеко не все платили псу ответной симпатией – когда Саня гулял с ним вокруг соседних домов, слышал немало едких и грубых замечаний. Тогда стал выводить своего любимца на рассвете, пока дома спят и никто не лезет со своими соображениями по поводу содержания собак в квартире. Грейке таких прогулок было мало, и Саша часто гнал на велосипеде к ближайшему стадиону, а Грей несся рядом, без труда держа нужную скорость. На стадионе носился по дорожкам и футбольным полям, уводя мяч под хохот тренирующейся команды куда-нибудь в конец стадиона, где можно было самому попинать его лапами, носом, головой, а потом уж вернуть хозяевам. Или еще уезжали за город, в поля, где серый носился на просторе, валялся в душистой траве, а потом на траве и засыпали вместе с хозяином под каким-нибудь деревцем или кустом. Но уж тут подойти к спящему Саше никто бы не решился: рык у добрейшего пса был просто устрашающим.

Кем был для него Саша? Отцом? Братом? А, может быть, Богом? Знаю одно – он был для Грейки самым главным существом на земле, его действия не оспаривались. Даже если под горячую руку он мог несправедливо наорать на пса, а то и толкнуть, в глазах у Грея была только мольба о прощении.

Он был чудным соседом, наш любимец. Как часто, шибанув лапой дверь, заваливался к нам в гости, ему было разрешено принимать угощение ото всех членов нашей семьи (у других без разрешения хозяина не брал ни за что и никогда). И какое же было удовольствие потрепать его по пушистой блестящей шкуре, погладить милую морду, сунуть в раскрытую пасть лакомый кусочек – сосиску, котлетку, печеньице со сгущенкой… Потом он пробегал по всем комнатам, заглядывал в окна, прикусывал какую-нибудь травку на балконе и отправлялся восвояси.

Аппетит у пса был отменный, и перепадало ему, помимо необходимой собачьей пищи, много чего вкусненького и наваристого с соседских столов. И мускулистый легконогий Грей стал грузнеть, обзавелся складкой жира на шее, не рвался уже нестись на стадион. И самое ужасное – клочьями полезла шерсть, он стал до ран расчесывать шкуру. «Ты мало даешь ему витаминов»,– наезжал Саша на Инну. И сыпал в пасть собаки всякие витамины пригоршнями. Хорошо, что вовремя спохватились, пригласили ветеринара. Вердикт того был ужасен и не оспаривался: собака безобразно закормлена, месяц – овсяная каша без соли и жира раз в день. Я возмущалась: да он сумасшедший, пусть диета, пусть разгрузка, но не такая же живодерская. И вот тут Саша проявил свою волю: «Вот что, дорогая, уж извини, но будет так, как сказал врач. Кухню, уходя, буду запирать на ключ, чтобы твое сердоболие не вышло Грею боком».

И началась у нашего «щеночка», «кутеньки», «лапочки» совсем черная жизнь. Первые два дня он переворачивал миску с ненавистной кашей, на третий съел все, что положили. И пошло: утром – каша, до следующего утра – полная голодовка. Я готова была выть, как выл время от времени мой любимый пес. И однажды дрогнула: увидев, как удаляются от дома Инна с Сашей, подозвала Грея к стыку наших балконов и протиснула в узкую щель бутерброд с гусиным паштетом. Щелкнули челюсти, и пес умоляюще уставился на меня: неси еще, еще. Но и я показала непреклонность: только один маленький бутербродик. Помните – одно время банками этого вкуснейшего и дешевого паштета были завалены прилавки всех магазинов. Мы его охотно покупали, а Грей просто обожал. И пошло – стоило Инне и Саше запереть дверь снаружи, Грей, и я вместе с ним, дожидались, когда же услышим, что лифт остановился внизу, на первом этаже. Тогда честно отрезала один ломоть хлеба от буханки-кирпичика, разрезала надвое и, густо намазав паштетом обе половинки, складывала их и просовывала в узкое пространство, куда как раз помещалась открытая пасть серого. Клянусь всем святым – всего один бутербродик, мне кажется, без него пес просто не выжил бы.

Он стремительно худел, обретая юношеский свой экстерьер. Вновь они стали наматывать километры на стадионе, и настал день, когда разрешено было потихоньку добавлять в рацион пса белки, жиры и углеводы. Вот радости-то было для нас с ним! А что бутерброды? От них он и не собирался отказываться, теперь получал их легально, маленькие, только раз щелкнуть челюстями. А меня полюбил еще больше, наверное, считал, что только я не предала его в трудную минуту жизни

В грехе своем я призналась Саше через много лет, когда уже и Греюшки не было в живых, когда страшная болезнь нашего любимца и его гибель перечеркнули все прежние переживания.

Тринадцать счастливых лет прожил Грей в семье Файнбергов. Саша тосковал страшно. Как-то он сильно припозднился домой, и мы с Инной решили выйти ему навстречу. Но и до дороги не дошли – Инна увидела: Саша лежит лицом в траве на поляне, где ветеринарам пришлось усыпить нашего любимца, чтобы не длить его страданий. Мы не решились подойти, стояли в стороне и плакали...

http://nuz.uz