«КАК ЛЮДИ, ЛЮБОВЬ, БЫТИЁ…»
                           ( Нина Татаринова)

Она считала, что в жизни ей повезло, несмотря на всякие катаклизмы истории — революции, голод, войны, лишения… Повезло на учителей и друзей.

И каких учителей!

Первые её стихи заметил Корней Чуковский, веру в истинное поэтическое слово укрепила Анна Ахматова. Эти корифеи русской литературы, продолжатели серебряного века в годы войны жили в Ташкенте.

Своей бескорыстной дружбой её одарили такие выдающиеся личности, как живописец Александр Волков, композитор Алексей Козловский, поэтесса Зульфия… Знаковые фигуры в культурной жизни Узбекистана.

И дом её на тенистой улочке с поэтическим названием «Водопадный переулок» в Рабочем городке, где трамвай №10 делал головокружительный круг, был для многих своеобразным очагом культуры. Сюда на гостеприимный огонёк хозяйки спешили все, кто жаждал поделиться прекрасным. Это, в конце 40-х и начале 50-х, писатели и поэты С. Сомова, В. Липко, З. Туманова, Э. Бабаев, Р. Такташ…

Нина Татаринова (Нина Ивановна Пушкарская) родилась в 1916 году в г. Богучаре Воронежской области. После революции, в годы хаоса и разрухи, как многие русские, оказалась вместе с родителями в Средней Азии. Здесь обрела вторую родину. Спустя годы она напишет об этом периоде проникновенные стихи.

В годы войны работала собственным корреспондентом «Пионерской правды» по Средней Азии. Писала о школьниках, которые после занятий самоотверженно помогали взрослым ковать победу в глубоком тылу: собирали хлопок, шили рукавицы, отправляли на фронт посылки с сухофруктами и одеждой. Знакомила юных читателей тогда необъятного Союза с детской железной дорогой, построенной в парке на территории Комсомольского озера. Материалы её неизменно сопровождались замечательными фотографиями М. Пенсона.

После войны Н. Татаринова окончила театроведческий факультет ГИТИСа им. А. Островского, а с 1950 года вплоть до начала семидесятых заведовала отделом поэзии и искусства в журнале «Звезда Востока». Это её стараниями увидели свет на страницах журнала стихи молодых поэтов того времени — С. Евсеевой, А. Файнберга, Р. Фархади, Э. Орловского, В. Ляпунова, Н. Тарасова… Поэтов неповторимых, со своим «рисунком голоса».

Ныне может показаться старомодной фраза Аристотеля о смысле жизни — «служить другим и делать добро», но Н. Татаринова именно так и жила. Написала ряд ярких поэтических сборников, изданных в разные годы в Ташкенте и Москве, — «Красные маки», «Поиски», «Расстоянья», «Дом и дерево», «Женщина на камне», «Высокий звук», «Граната цвет».

Она перевела на русский язык произведения узбекских поэтов Айбека, Саиды Зуннуновой, Ташпулата Хамида, Айдын Хаджиевой и других. Оставила нам интересные воспоминания о своих встречах и переписке с Анной Ахматовой.

В самом круге излюбленных мотивов стихов ранней Татариновой тема красоты «азийской земли», взрывчатой мощи её щедрой природы с годами расширялась и углублялась. Действительно, в набросках к портрету ставшей второй родиной Азии Н. Татаринова поначалу была однотонно-мажорной: «Тюльпаны  атласом, как радость горят…», «Поклон весёлых первых маков, когда макушкой головы они касаются травы, и ножек тонких и мохнатых…», «Торжественные каштаны цветут в азиатском краю»… Но затем из этого несколько однообразного цветочного кипения выкристаллизовались иные детали и штрихи, в которых скупость цвета стала сочетаться с точностью нанесения «Мазка»:

Может, тоскою по детству верблюжьему,
Краткому, смятому и неуклюжему,
Грустно застыли в ворсинках лиловых
Крупной маслиной глаза…
(Караван)

Здесь всё било прямо в цель: и краткое, смятое, неуклюжее детство верблюжонка, и не без красивости, но при этом щемящее сердце уподобление верблюда «степному лебедю». А как хорошо было сказано о людях, что идут с караваном, «город далёко за плечи закинув»! И горная река у Татариновой не похожа на обычную, тысячу раз описанную и воспетую «до неё», потому что:

И заводи ходят у ней ходуном,
Как будто нагретые огненным дном.
(Синяя река)

Река, речка, реченька вскоре «доросли» в стихах поэтессы до символа-обобщения: с одной стороны, вода — дарительница жизни на этой солнечной знойной земле, с другой — изменчивая и бурная стихия так созвучная авторскому внутреннему «я». Одолевала сердце тоска:

Вода молчит холодная,
Не шелохнёт волной.

О реке в этих стихах думается как о живом существе, близком и дорогом:

Я давно не ходила к реке,
Я не слышала плеска волны,
Не держала я в мокрой руке
Голубое литьё тишины…

Нина Татаринова, прежде всего, по складу души была лириком, пусть камерным, даже интимным, но в лучших стихах ей удавались и запоминающиеся «выходы» в мысль, философское размышление. Что такое поэзия, как  рождается стихотворение? Поэтесса и  тут находила весомое и точное объяснение этому «обыкновенному чуду»:

Звенит земля весельем новым,
Вынашивая нам хлеба.
И я вынашиваю слово —
У нас похожая судьба.

Реалии суровой и горькой действительности, жизни «такой, какая она есть», входили в поэтический мир Н. Татариновой, сотрясая, но, не сокрушая его. Сначала это война: «Весна 1942 года», «Костыль» и другие, потом — «Ташкентское землетрясение», «Армения»… Военному безумию поэтесса нашла внезапное образное выражение — в картине переправы под бомбёжкой:

И быки ревут на переправе,
Круторогие надёжные быки (!).

Даже «круторогие надёжные быки» не в состоянии устоять перед надвигающимся ужасом. Такова война… От её леденящего дыхания и «вишни в Богучаре больше не цветут»…

Эта же интонация с трудом сдерживаемой душевной боли чувствуется в стихотворении «Когда обрушилась беда»:

Я припадаю чутким ухом
К Ленинакановской земле,
Чтобы наитием и слухом
Жизнь опознать в твоей земле.

Нет, нет, что ни говорите, а была в прошлом и крепкая дружба, и взаимопомощь, и сопереживание! На каком бы расстояние люди не жили друг от друга. А как без этого? Без «хашара» не построишь добротный дом, говорят на Востоке.

Чутким ухом и зорким глазом «припадала» Н. Татаринова и к древним камням Бухары, Самарканда, Хивы, которые со временем стали для неё родными. Ведь нужно «опознать» не только красоту земли, на которой живёшь, любишь, страдаешь, но и её корни, истоки. Цикл «Хорезмская тетрадь» открывался точной и отточенной по стиху «заявкой»:

Необходимы расстоянья,
Чтобы ударило в глаза
Великолепие ваянья
И минаретов бирюза.

Все миниатюры этого цикла пронизаны приглушённо-тревожной интонацией, прошлое как бы и манит, и пугает современного человека. В полный голос эта тревога — теперь уже за будущее земли — звучит, как бы сейчас сказали, в «экологических» стихах поэтессы «Ревут пласты палеозоя», «Порубки»…

Поэзии Н. Татариновой вообще свойственно интонационное разнообразие, искусное владение словом, красивой звукописью:

Джида укрыла нас с тобой,
Сама едва жива.

Многие её стихи напоминают сочные картины раннего Варшама Карахана, такие, как, например, «В чайхане»:

Я тебя уведу в чайхану
От житейских несчётных тревог
В ту, что выстроил старый Бану
На скрещении трёх дорог.

Ты усадишь меня на супу,
На старинный поблёкший ковёр.
Позовёшь мне лентяйку луну
Из-за строгих гранитовых гор.

Жизненный и творческий путь поэтессы Нины Татариновой был долгим и напряжённым. И всё сделанное на этом нелёгком пути, яркость и выразительность лучших её стихов наглядно подтверждают состоятельность и плодовитость данного поиска.

Водопадный переулок. Старый кирпичный дом дохрущёвских времён. Тенистый дворик, увитый сквозной листвой вишен и абрикоса. Золотые плоды так и искрятся на солнце. Водопроводная колонка с ледяной водой. Лавочка.

— Подожди. Сейчас придут гости, — это обворожительно-грудной голос хозяйки.

Кто только ни перебывал в разные годы в гостеприимном доме Нины Ивановны! Она любила знакомить новичков с именитыми друзьями. В этом доме я впервые познакомился с дочерью великого поэта земли рязанской Татьяной Сергеевной Есениной, известной журналисткой, писательницей, оставившей нам бесценные мемуары о своём детстве и юности: повести  «Женя — чудо ХХ века» (под общей редакцией О. Сидельникова), «Лампа лунного света», очерки о С. Есенине, З. Райх, В. Мейерхольде. Здесь не раз я слышал новые стихи Натальи Буровой — поэтессы сильных страстей и трагической судьбы… Сюда торили дорогу и многие молодые поэты, чьи настроения, взгляды на жизнь близко соприкасались с миропониманием самой Нины Татариновой. Среди них были — Константин Аксёнов, Ольга Лебединская, Алла Широнина. Она помогала им мудрым словом, редакторским советом.

И в этом смысле многие считали её своим наставником. На Востоке говорят: бессмертие учителя в его учениках. Очень мудро сказано. И я храню память и низко склоняю голову перед светлым образом Н. И. Татариновой — поэта, женщины, учителя…

                                                           Николай Красильников.  Из Книги «Потерянный рай» (Повести, рассказы, эссе. Издательство «Никитские ворота». Москва. 2016 г.)


СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

* * *

Я слово отыщу весомого весомей,
и радость озарит глаза.
И станут чтить упорство в каждом доме,
и расцветёт засохшая лоза.

На ней созреют грозди винограда,
пыльцой одетые и серебром,
и ты прими его, как лучшую награду,
добытую упорством и трудом.

* * *

Любовь умирает, как люди, —
не просто и нелегко.
Потом задохнётся… И будет,
как звёзды, от нас далеко.

И больше она не узнает
твой дом и твоё  крыльцо.
Молчи… Видишь, тьма застилает
её дорогое лицо.

Мы вместе закроем ей веки…
Боишься... Тогда я одна.
Прощай, моё счастье, навеки —
я выпила чашу до дна.

ГОРНАЯ ВЕСНА

                             Э. Бабаеву

Видала я вешней порою,
присев на оживший бугор,
как плавно чуть видной тропою
тюльпаны спускаются с гор.

Шагают на детских ножках,
на осликах едут верхом,
а то по отвесным дорожкам
припустят с горы босиком!

И всюду алеют тюрбаны,
куда бы ни кинула взор —
тюльпаны, тюльпаны, тюльпаны,
тюльпаны спускаются с гор.

ФОРЕЛЬ

Я — как ящерка, на солнце,
лёжа на скале одна,
подглядела, как на донце
рыбу манит быстрина,

как, минуя тёмный камень,
воду вспенила она
и зажглась, как синий пламень,
белогривая волна.

Чешуёй своей сверкая,
поперёк теченья став,
своевольная, литая
вверх форель идёт стремглав.

Иль она взаправду рада
ящерку с ума свести,
или рыбе реку надо
за собою увести?..

ЛЮДИ

Не потому ль узбекские газели
так бирюзово улыбались мне,
что колесницы эллинов гремели
по хорезмийским камням и земле.

Кивали рыжими от роду головами
и их с таким достоинством несли,
как будто греческие статуи во храме
по плитам беломраморным прошли.

ПОЛДЕНЬ

Это щедрое солнце на маках,
пламенеющих надо мной,
с плоских крыш и дувалов Лабзака
превращаются медленно в зной.

Он стрекозами в небе струится
и слепит, поражая глаза,
и смежают на миг ресницы
маки, солнце и бирюза.

В ГОД ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯ

Непрочен глиняный мой дом,
но я расстанусь с ним едва ли,
дома, что рушатся кругом,
меня как будто приковали.

Нет, мне не разойтись вовек
с его слепыми тупиками,
дано мне имя — человек,
чтоб выстоять и в этой драме.

ИСПЫТАНИЕ
           
                              Н. Буровой

У тебя — и светло, и тихо,
а такая тоска в глазах,
будто давит на плечи лихо
и бормочет недоброе страх.

Испытай его честной бумагой,
перекрёстными стрелами строф,
какова бормотаний отвага
перед  подлинной силой стихов?!

МУЗЫКА

                          А. Ф. Козловскому

Когда из тьмы шестнадцатые доли,
как наваждение, врываются ко мне,
я не таю бесповоротной боли
и доверяюсь им вполне.

Я кинусь к ним с моею немотою,
я кану в них, исчезну, растворюсь,
пускай они колдуют надо мною,
я их могущества отныне не боюсь.

О, музыки доверчивая нежность,
врачующая немоту сердец,
единственная в мире достоверность
и оправданье жизни, наконец.

* * *
                                     Дочери

Если горек хлеб чужбины
и нет из дому вестей,
да хранят тебя картины
светлой родины твоей —

восклицательные знаки
азиатских тополей.

Пусть звенят легко листвою,
струнами тугих ветвей,
солнцем, ветром, высотою,
сменой облачных теней —

восклицательные знаки
азиатских тополей.

И прости, прощай, чужбина, —
холод тёсаных камней.
Там, где солнцем пахнет глина,
ждут, зовут тебя: — Скорей! —

восклицательные знаки
азиатских тополей.