МОТОЦИКЛИСТ И ЛИВЕНЬ

рассказ

Дождь шел уже несколько дней. Иногда давал передышку, слегка накрапывая. А по утрам из-за тяжелых серых туч даже выглядывало солнце, но через некоторое время небо опять становилось темным и хмурым и дождь, словно наверстывая упущенное, начинал поливать снова. К полуночи порывистый ветер с Атлантики нагнал новые тучи и дождь превратился в настоящий ливень. Косые струи зло били по стеклам моего маленького магазинчика, казалось, что я заехал на каком-то огромном автобусе в автомойку. Не хватало только вертикальных щеток. Дверь от ветра приоткрывалась, и струи дождя проникали во внутрь моего убежища. На пороге образовалась лужа. Зиновий, ночник на пампе, безвылазно сидел в своей будке, иногда выбегая, чертыхаясь и матерясь, когда какая нибудь случайная машина не заезжала под навес газстейшн. Он заправлял машину и снова скрывался в своей конурке. Торговли практически не было. Из-за разыгравшегося ливня почти все постоянные покупатели магазинчика не появлялись, сидели по домам, прислушиваясь к ветру, с опаской поглядывая в окна. Только самые заядлые мои наркоманчики подъезжали вплотную к дверям магазинчика и, факая на погоду и затянувшийся дождь, забегали, прикрываясь полами курток, отряхиваясь от воды и вытащив из карманов мокрые мятые доллары, просили «Датч мастерс» или «Филли блант». Потом они торопливо убегали, чтобы скорее выпотрошить сигары и набить их травкой где-нибудь в теплом месте или прямо в авто, и затянуться сладким дымом марихуаны. А снова я оставался один, и снова мне казалось, что я плыву в большом автобусе сквозь щетки автомойки. Я не менял кофе уже три часа, потому что это было бессмысленно – любителей кофе не предвидилось. И он в двух капах, уже превратившийся почти в битум, парился на подогревающих его плитках. Зиновий кофе не пил принципиально, а для себя мне было лень заваривать новый. Я пытался писать, но ничего не лезло в голову. Я просто сидел и завороженно смотрел на бьющие в стекла потоки воды. Тихо звучал бесконечный джаз на 106 волне. Станция передавала старые добрые вещи. Иногда вдруг давали Луи или Эллу Фитцждеральд. И они возвращали меня в детство или юность, когда сквозь радиопомехи я слушал эту музыку на нашем стареньком приемнике. Но большей частью звучали импровизации на фоно, которые уже порядком надоели. Как всегда бывает, если что-то с избытком.

Заправочная станция «СIDGO», частью которого был и этот магазинчик, - «Qick mart», стояла на 73 роуд, на самой границе штатов Нью-Джерси и Пенсильвания. Через полтора мили от станции находился старый клепанный мост через реку Делавер, «Такони Бридж» и за ним, пригороды Филадельфии. Станцию называли «Раша крейзи стейшн», «Русская сумасшедшая станция», потому что в хорошую погоду здесь всегда было столпотворение, - бизи. Большей частью из-за того, что цены на бензин, регуляр, супер и мидгрейв, были на цент-два дешевле, чем на других станциях. И, как было принято во всем штате Нью-Джерси. Здесь, согласно, специально принятого закона, действовал фул-сервис, то есть машины заправляли помпари, заправщики. Все – выходцы с бескрайних просторов большой страны, которая раньше называлась... Ну, вы знаете... И водители могли не выходить из своих лимузинов, заправляясь или на определенную сумму или «полный бак» - филорап. И ещё по одной причине водители любили именно эту станцию, - «раша», (а так называли всех помпарей из бывшего Союза, будь они грузины, или узбеки, или русские) работали быстро и сноровисто, бегая от одной машины к другой, экономя их дорогостоящее американское время... Ночью поток уменьшался и поэтому в это время работал только один заправщик, Зиновий, бывший кузнец из Тернополя. А я был продавцом-ночником в магазине. И когда кастумеров, покупателей, было совсем немного, с половины второго до половины четвертого ночи, я сочинял пьесы, писал даже большой сценарий, всё время возвращаясь к мысли, а нужно ли это кому нибудь там, дома? В хорошие ночи, когда никто не заезжал на станцию, мы с Зиновием сидели, устроившись на пластиковых ящиках у дверей магазина, курили, болтали о том, о сем. Зиновий мечтал о том, как он потратит дома заработанные нелегким трудом деньги, купит «Волгу», достроит свой дом, и будет жить обеспеченным пенсионером.

А сегодня из-за этого непрекращающегося ливня, мы сидели по своим углам и практически не общались друг с другом. Только иногда он забегал в магазинчик, подмигивал мне: «Всё пишешь?», и скрывался в задней комнатке, где пересчитывал деньги от выручки. Потом аккуратно складывал их в конверт и сбрасывал в сейф, стальную трубу, вбетонированную в полу комнатки.

Остервенелый ливень всё продолжался, и лужа у дверей становилась всё больше и больше. Я с трудом преодолел свою дремоту и лень, взял швабру и пошел к дверям, чтобы вымести воду наружу.

В этот момент под навес станции с рокотом вкатился мотоцикл. На этом блистающем никелем и всякими прибамбасами чуде техники восседала фигура седока. На нем был кожаный костюм с накладными плечами и с сотнями молний и заклепок, огромный шлем, сужающийся сзади, большие защитные очки, перчатки – краги, зашнурованные почти до колен ботинки на толстой подошве. Он заглушил двигатель и, стряхивая с себя воду, слез с широкого седла. Заскучавший уже Зиновий быстро вышел из своей будки и подошел к мотоциклисту, приветливо улыбаясь. Мотоциклист что-то сказал ему и, разминая затекшие от долгой дороги ноги, направился в мою сторону. Зиновий привычно открутил крышку и засунул пистолет в горловину красного бака. Я, как мог, протер лужу и прошел за свою стойку. Мотоциклист, похожий в своем наряде на инопланетянина, открыл дверь, остановился, оглядываясь по сторонам. Вода, стекавшая с него, образовала под ногами приличную лужу, и я про себя подумал, что зря старался. Он постоял, словно не замечая меня, потом снял очки и шлем. И из таинственного инопланетянина вдруг превратился в обыкновенного, промокшего до нитки паренька с худой длинной шеей, с мокрой прядью темно-русых волос на лбу. «Нэпкинс?» - спросил я его и взглядом показал на дверцу в стойке, за которой лежали салфетки. Парень, наконец, заметил меня, прошел к стойке и, найдя салфетки, поблагодарил меня. Он вытер лицо, руки, шею, улыбнулся и что-то сказал, показав за окно. Несмотря на мой английский, я безошибочно понял, что он произнес: - «Ну и погодка!». Я согласно кивнул. «Кофе?» - предложил я посетителю, но вспомнив, какой кофе у меня в капах, застыдился и добавил, - «Или чаю?» Я уже направился к кофеварке, чтобы заварить свежего кофе, но мотоциклист отрицательно покачал головой и, видимо, догадавшись, что я неважно владею языком, односложно произнес: «Вота». Я показал на холодильник, где стояли пластиковые бутылки с водой. Он прошел к шкафам, выбрал маленькую бутылку «FIJI» и подошел к стойке. «Хау мач?» - спросил он и я ответил: «Уан далла». Он достал из внетреннего кармана куртки бумажник, вытащил новый, хрустящий доллар, протянул его мне. Я увидел его лицо вблизи. Немного вытянутое, бледное, с правильными линиями бровей, с тонким прямым носом, четко очерченными губами... Лицо удивительно печальное и одновременно светлое. И глаза. Синие огромные глаза с темными кругами снизу... Так я представлял себе молодого Христа. И я с трудом мог себе представить, что этот грустный и задумчивый мальчик только что мчался по хайвею на своем страшном и красивом мотоцикле под проливным дождем. Возникшая пауза затянулась и мотоциклист, отвинтив пробку, глотнул минералку и отошел к окну. Я пробил доллар и вернулся к своей тетрадке.

В дверях показалось лицо Зиновия. «О кей, сэр...», улыбаясь, сказал он парню любимую фразу из своего небогатого словаря. Это означало, что бак залит. Мотоциклист кивнул головой и что-то произнес, полуобернувшись ко мне. Я понял его скорее по интонации и ситуации, он попросил меня постоять здесь, в теплом и сухом магазинчике. «Ноу проблемс, сээ...» - непосредственно ответил я, также используя заезженную фразу, означавшую согласие. Мой английский был, конечно, получше, чем у Зиновия, но не настолько, чтобы продолжить разговор. Мотоциклист поставил бутылку на холодильник с мороженым и вытащил из кармана мобильник. Неуверенно набрал номер и стал ждать ответа. Он стоял ко мне спиной, но я видел его отражение в стекле. Выражение лица у парня было какое-то напряженное и растерянное. На другом конце, наконец, ответили. Даже если бы он говорил по-русски, я бы всё равно не услышал бы, о чем он говорит. Но потому, как он говорил, стало понятно, что говорит он со своей девушкой. И разговор был не из приятных. Он что-то коротко произносил, и потом долго слушал, пытаясь вставить хоть слово. Но его девушка, я был просто уверен в этом, говорила без остановки, наверное, обвиняя этого худого мальчика в чем-то. Я уже начал фантазировать, что она могла ему такое говорить, потому что её слова словно отражались на лице мотоциклиста. Он закрывал глаза, мучительно тер лоб, сжимал краги. И снова пытался мягко ответить что-то. Но замолкал надолго, выслушивая какие-то гневные слова. Он вдруг что-то вскрикнул, быстро заговорил, резко рубя рукой с крагами, и, забыв обо всем, обернулся ко мне. Но я понял, что он ничего не видит вокруг. Он был поглощен этим долгим, тягучим разговором, вернее монологом на том конце. Хотя, можно ли применить «другой конец» к мобильной связи? Он вскрикнул, быстро сказал несколько фраз, и я отлично его понял. Он пытался докричаться до своей девушки, он пытался доказать, что всё не так, что она ошибается!.. Что всё это неправда!.. Но она не дала ему говорить и снова парень замолчал, сник, опустив голову, слушая её. И вдруг я увидел, что по лицу его текут слезы. Он вытирал их тыльной стороной ладони и слушал, слушал, уже не пытаясь хоть как-то оправдаться. Мне от души стало жаль этого мальчика в суровом кожаном костюме. Он был удивительно беззащитен и трогателен, несмотря на свои краги, металлические заклепки и блестящий красный шлем. Наконец разговор закончился. Парень даже не успел попрощаться с той, что обвиняла его в чем-то на протяжении десяти минут. Наверное, она просто отключилась. «Джесси...» - произнес он, но телефон молчал. Мотоциклист попытался дозвониться снова, но его Джессика не отвечала. Он поднял мокрое от слез лицо и увидел меня. Смутился сильно, отвернулся, вытирая слезы. Я хотел снова предложить ему салфетки, но понял, что лучше не трогать его сейчас. Он долго молчал, глядя на бьющие в стекла струи воды. Я пошел к кофеварке, поставил новый кофе. Кипяток, проходя через бумажный фильтр с кофе, забулькал в чашке. В баке громко подкипала вода. Мотоциклист оглянулся на звук и наши взгляды встретились. Он понял, что я был свидетелем тяжелого разговора. Кашлянул. Я улыбнулся в ответ, как бы поддерживая его.

В этот момент к дверям магазина подъехала машина и из неё выскочили два темнокожих парня, мои завсегдатаи. Я прошел за стойку, заранее зная, что они будут брать. Две сигареты, которые они называли «сингл» или, почему-то «Люси», две сигары «Филли Блант» по шестьдеяст пять центов за штуку и бесплатные спички. Про себя я их называл «ночными бабочками» в отличие от «кофейников», которые приходили уже под утро. Они и в самом деле купили две сигареты «Ньюпорт» и сигары. Меня они называли по-разному: «Босс», «Гай», «Боди» и просто «Мэн»... Но сейчас они назвали боссом, потому что прекрасно знали, что ночью купить табачок для марихуаны можно было только в моем магазинчике и в данный мемоент я был уважаемым человеком... Они убежали, звякнув самодельным колокольчиком на двери, быстро сели в свой старый «Форд» и уехали.

Мотоциклист подошел к стойке и спросил меня, сколько стоит одна сигарета. Я понял, что он или вообще не курит, или курит совсем мало. И ещё я понял, что он даже представления не имел, что можно купить только одну сигарету. Я назвал цену – квотер. Парень вытащил монету, и я пробил двадцать пять центов. «Малбро, о ньюпот?» - спросил я. «Малбро» - ответил ночной посетитель и я вытащил из-под прилавка сигарету, положил перед ним на прилавок. Парень взял сигарету. Я щелкнул зажигалкой. Он наклонился, прикурил и благодарно посмотрел на меня. «Спасибо» - сказал он. Я ответил бы по-русски, – «Да не за что...», но забыл, как это звучит по-английски, и сказал свое сакраментальное, – «Ноу проблемс!». Мотоциклист улыбнулся и, подкинув в руке серебристый мобильник, что-то сказал мне извинительным тоном. Я догадался, что речь идет о его собеседнице и что вообще, - женщины народ непредсказуемый. «Оф кооз», - ответил я с улыбкой и опять невпопад брякнул, - «Ноу проблемс!». Мотоциклист улыбнулся грустно, пожал плечами и посмотрел, куда можно стряхнуть пепел. Я поставил перед ним пепельницу и, в знак солидарности, тоже закурил. В это время по радио зазвучала песня Стива Уандера, которую я очень любил. Я прибавил звук. Мотоциклист улыбнулся и спросил, люблю ли я Стива Уандера. Я ответил коротко: «Вери!» Мы молча курили, стряхивая пепел в одну пепельницу. Мелодия была грустная и щемящая. Наверное, она очень соответствовала настроению мотоциклиста. Он опять загрустил, думая о своем.

Звякнул самодельный колокольчик, и в магазин ввалилась «Чеканашка», так я её звал. Она приходила каждую ночь по три раза, выпрашивая кофе и сигареты. У неё был кредит и специальная бумажка, куда заносились её долги, которые она, исправно отдавала в дни получения каких то пенсионов или пособий… Она говорила всё время, даже если у неё не было собеседников. Вот и сейчас, стряхивая с себя воду, она что-то недовольно бормотала, одновременно ругалась на дождь, да и на всю жизнь. Ей было за сорок. Чаще всего я видел её неухоженной, какой-то всклоченной, в старых не глаженных одеяниях. Сегодня на её голове красовался черный пластиковый мешок для мусора, и её темное лицо почти сливалось с мешком. «Чеканашка» скинула с себя мокрый мешок. Я внутренне изумился, увидев её аккуратную прическу, красивую кофточку и даже бусы на её шее. Мотоциклист вежливо поздоровался с ней, но она, не услышав его приветствия, прямиком направилась к кофеварке, что-то бормоча себе под нос. «Кофе энд ту люсис!» - требовательно произнесла она мне и стала наливать в стакан кофе. Она пила его без сахара и без молока, но наливала всегда полный стакан. Я дал ей сигареты и сделал в её долговой бумажке очередную запись, – «кофе», - черточка, «сингл сигаретс» - две черточки. Мотоциклист, который в отличие от меня, понимал её причитания и бормотания посмотрел на меня и мы обменялись незаметными сочувственными взглядами. Чаще всего в её отрывочных репликах звучали слова о деньгах и о каких–то плохих людях, которых она тихо проклинала. Она уже хотела натянуть на голову свой мешок, но, взглянув за окно, где лил ливень, раздумала и стала пить кофе в сторонке, в промежутках глубоко затягиваясь дымом «Ньюпорта». Она говорила и говорила, глядя куда-то в потолок. Отвечала самой себе, на мгновение затихала, словно, слушая кого-то, и снова продолжала клясть и костерить неизвестных мне мужчин. Сегодня она была даже красива, если это слово можно применить к её темному морщинистому лицу. Мотоциклист, которому надоело прислушиваться к её тихому монологу, отошел в сторону, стал разглядывать «стиралки», яркие лотерейые билеты, «инстант тикетс» или, как их ещё называли, «скрэжтс», в пластмассовых футлярах. Я их продавал наравне с билетами «Виг гейм», «Пикс сикс», «Кэш файф» и другими, которые с рокотом выдавал компьютер «Грин Машин», стоявший рядом с моим кассовым аппаратом. Всё это было частью Нью-Джерсийской лотерейной компании. В дни, когда джекпот «Биг-гейма» достигал до сотни, а то и больше, миллионов долларов, от покупателей не было отбоя. Брали по двадцать, сорок билетов одновременно, а один китаец взял как-то билеты на пятьсот баксов. Всех их согревала надежда, что вдруг и они отгадают шесть заветных номеров, сорвут куш и станут обладателями миллионов... Сейчас джекпот был равен «всего» пяти миллионам и бойкая торговля приостановилась. На прошлой неделе какой-то счастливчик сорвал заветный джекпот и из простого плотника стал настоящим миллионером. Об этом писали все газеты и бывшего плотника показывали по телевидению. Результаты розыгрышей я выводил на своем компьютере и записывал в специальный бюллетень, висевший на окне у самой двери. И нетерпеливые игроки, вытащив свои билеты, разглядывали номера. Чаще всего они разочарованно комкали пустые билеты и уходили, клянясь, что не будут больше играть, но на следующий день опять диктовали мне номера. И опять их согревала надежда... Выигрыши составляли доллара два, три, пять. Некоторым везло, и я вытаскивал из кассы двадцатку, деланно улыбаясь и поздравляя с удачей. А однажды мне пришлось опустошить всю кассу, человек выиграл пятьсот долларов и настойчиво требовал выдать деньги немедленно.

...Мотоциклист разглядывал билеты. Их было очень много. Яркие, с зазывающими надписями – «Выиргай тридцать тысяч!», «Выиграй пятьдесят тысяч!», «Выиграй сто тысяч!». Выигрыши зависели от стоимости самих билетов. Тут были и однодолларовые билеты и билеты по два, три, пять долларов, были и по десятке. «Хау мач голф?» - спросил меня ночной посетитель, и я ответил – «Ту далла». Зелененькие, довольно невзрачные по сравнению с другими, билеты игры «Гольф» находились в самом низу пластмассовых футляров. Парень вытащил два доллара и протянул их мне. Я привычно оторвал билет, положил его на прилавок. «Чеканашка», продолжая ворчать сама с собой, натянула на голову мешок и ушла. Мы снова остались вдвоем. Мотоциклист взял цент из коробочки на прилавке, стал аккуратно тереть слой толстой, рентгенонепробиваемой краски. Я снова открыл свою тетрадь, взял ручку и написал одну фразу: «Господи, как хочется домой!». За окнами продолжал лить дождь.

Мотоциклист закончил стирать и разглядывал билет. Он что-то сказал мне, я поднял голову. Он взглядом показал на билет и, видимо, попросил меня разобраться. Я взял билет в руки, и что-то екнуло внутри. На месте бонуса, где обычно виднелась надпись «Гуд лак!», «Удачи!» или «Трай таймс», «В другой раз», виднелись пять мячей гольфа. Я перевернул билет и стал вчитываться в условия игры. Парень растерянно смотрел на меня. Я поднял голову. «Ю вин», - тихо сказал я ему и ткнул пальцем в билет. Пять мячей игры в гольф в бонусе означали выигрыш в тридцать тысяч долларов... Парень недоверчиво посмотрел на меня, и стал изучать условия. «Тори саузен!», тридцать тысяч! – закричал он и подпрыгнул чуть не до потолка. «Тридцать тысяч!» - сказал я вслух по-русски, - « Ё-ке-ле-ме-не!». Тридцать тонн капусты!

Мотоциклист, словно забыв обо всем на свете, что-то кричал, целовал билет, хлопал в ладоши, нервно чесал волосы. Из грустного, рассеянного мальчика он в один момент превратился в сияющего, довольного жизнью молодца, улыбаясь во весь рот, обнажая свои белейшие крепкие зубы. «Конгратилейшен!» - только и нашел я сказать ему, перебрав в уме знакомые мне английские слова. Но он уже не слышал, да и, по-моему, не видел меня. Он вытащил свой мобильник, быстро набрал номер и стал нетерпеливо ждать ответа, ходя из одного угла магазинчика в другой, как лев в клетке ранней весной. «Джесси» - заорал он в трубку. Я не понимал всех слов, которые он тараторил как пулемет. Он говорил громко, уверенно, без умолку. Слова лились, как вода переполненной реки через прорвавшуюся дамбу. Но я хорошо понимал, о чем он говорил своей девушке. Он говорил, о деньгах, о тридцати тысячах, свалившихся на голову, о том, что всё-всё будет у них хорошо, и что он скоро приедет... Джесси, жди меня...

Он убежал, не попрощавшись со мной, натянул краги, надел на голову свой красный шлем. Завел свой мощный мотоцикл и, рванув, уехал, оставив после себя сизый выхлоп бензина супер...

Я ходил взад и вперед по узкому пространству магазина, мимо полок с чипсами, конфетками, жвачкой, печеньями. Вот, висел себе зеленый билетик под самым твоим носом... А там... Там деньги, которые ты смог бы заработать за целых два с половиной года... По двенадцать часов в день, по ночам, без выходных.... Тридцать тысяч... А этот мокрый пацан случайно заехал на своей «Хонде», чтобы спрятаться от дождя, случайно взял билет... Я ходил и размышлял о превратностях судьбы и вдруг поймал себя на мысли, что я в обиде на этого мотоциклиста за то, что он не сказал хотя бы: «Хэви гуд дей!» или хотя бы, «Гуд бай!»... И даже не посмотрел в мою сторону. Я живо представил, как он врывается в комнатку своей девушки, как показывает счастливый билет... Как они мчатся на его мотоцикле в Нью-Джерси, в Главное Управление нью-джерсийской Лотереи, как пересчитывают сотенные купюры... И как Джесси улыбается своему мотоциклисту.

...Дождь продолжался, но уже тихий, спокойный. Смена подходила к концу. Как всегда говорил Зиновий, осталось всего два школьных урока, полтора часа. Семь сэндвичей, изготовление которых входило в часть обязанностей ночника, были готовы и лежали, упакованные под греющей их лампой. Я протирал пыль на полках, когда в магазинчик вошел Саша-Большой. Так его называли из-за его роста и чтобы отличить от другого Саши, тоже траковщика. Бензин в компании возили русские, то есть выходцы из бывшего Союза. Большей частью в прошлом все были водилами, дальнобойщиками. И здесь они заправляли на терминалах в свои огромные бензовозы бензин и развозили по разным станциям. Заливка занимала минут двадцать и, чтобы скоротать время, они заходили в магазинчик, пили кофе, болтали о том, о сем. Если заходили сразу два или три траковщика, разговор обычно шел о том, какие идиоты сидят в офисе и как неумело и глупо распределяют лоуты, грузы. Но с Сашей у меня была определенная тема. Говорили о кино, о книгах. Он подкидывал мне то Корецкого, то Маринину. «Привет ночникам!» - сказал он с улыбкой, проходя к кофейнику. Он всегда таскал с собой чашку-термос и не использовал стаканы, которые были на учете. «Свежий?». «Только что заварил...». «Как жизнь?». «Регулар!». Обычный утренний треп… Саша аккуратно вытер за собой следы от кофе на прилавке. «Что-то ты сегодня какой-то хмурый», - сказал он, отпивая кофе. «Да так, устал, наверное...» - уклончиво ответил я. «Слушай, я ночью такую аварию видел!» - сказал Саша, чтобы как-то рассеять меня. Я промолчал, потому что тема про аварии на дорогах была второй после темы о тупых менеджерах из офиса. «Полиции понаехало! Я только из дому ехал, на стоянку» - продолжал Саша. «У самого Такони Бридж... Дорогу перекрыли, пришлось из машины выйти... Хотя не люблю я на это смотреть... Жалко парнишку, такой молодой...» Я насторожился. «Видимо, на обгон пошел и зацепился левой стороной руля за бетонное ограждение... Его и кинуло... Под самые колеса...» - он поморщился. Я почувствовал, как холодок пробежал по груди к самому горлу. «Подожди, он что, на мотоцикле был?» - тихо спросил я, уже зная, что мне скажет Саша. «Ну да... На «Хонде»... Знаешь, такая спортивная машина, с усиленным движком...». «Красная?» - хрипло спросил я. «Точно, красная... И Шлем у пацана был красный... А ты откуда знаешь?» - удивленно спросил Саша. «Он заезжал сюда... Ночью... В самый ливень...» - сказал я и зачем-то спросил: «Он погиб?». « А ты думаешь! Знаешь, эти двадцатитонные фургоны, у них сзади три спаренных колеса в твой рост... Вот под них его и швырнуло... И чего он на обгон пошел у самого моста? Куда несся, идиот? Может, обкуренный был или пьяный?» - Саша посмотрел на меня. «Да нет...», - сказал я. А про себя подумал, он был счастливый. Слишком счастливый.

...К утру дождь прекратился. Мы с Зиновием ехали домой на своих скрипучих велосипедах. Уютный, вымытый долгим дождем городок, похожий на подмосковные дачные поселки, ещё спал. Было пустынно и тихо. Я вдыхал чистый утренний воздух, ощущая на спине теплые лучи поднимающегося солнца. «Как хорошо-то, - сказал я Зиновию. «А дома будет ещё лучше... Эх, скорее бы!»

Мы прибавили ходу.

КОНЕЦ

Пальмара, штат Нью-Джерси, январь 2004 года