ТИМУР. У ВРАТ МОСКВЫ.  

(Зарисовки)  12.01.14 

Но в тихий зимний день, когда от жизни бренной

Он позван был к иной, как говорят, нетленной,

Он уходя шепнул: "Я приходил - зачем?"

            Ж. де Нерваль "Эпитафия" Пер. В.Брюсова

Историю человечества можно рассматривать как одну большую многоактную пьесу, где есть сверхзадача и много более мелких задач, персонажи, логика развития сюжета и кульминации его отдельных частей. Все участники событий сделают все от них зависящее , чтобы у этой пьесы финал никогда не наступил, но сама возможность наступления финала, служит главной пружиной развития сюжета. И при этом грандиозная сверхзадача, вызывающая вечные споры и во многом являющаяся тайной за семью печатями.

Изучение истории это попытка понять замысел Бога.

            Автор.

СОЛНЦЕ

Солнце в этой стране вставало из-за края пустыни, желтой в жару, серой осенью, охрянно-зеленой ранней весной и белой, в редкие дни зимы, когда случающийся снег покрывал ее раскинувшееся под сизыми небесами огромное тело. Вставая из-за ровного, как будто проведенного огромным циркулем, края песчаной равнины, светило, алое на заре, еще не успевшее преодолеть расстояние от края горизонта до зенита, постепенно желтело, наливалось яростной силой, и наконец, зависнув прямо  над головой, палило, выжигало, превращая  в безжизненное царство, все, что было внизу.

 На закате, в легком прозрачном покрывале, толпящихся у края земли облаков, диск солнца дробился, перерезанный на две или даже три части серыми облачками, и, окрашивая западную строну неба кроваво красными лучами, медленно исчезал. 

Век за веком, вставая утром и скатываясь за край земли вечером, солнце напоминало огромный качающийся маятник космических часов, который движется в пространстве, отмеряя оставшиеся годы, как всему живому - людям, животным, растениям, так и неживому - пескам, скалам и рекам.

Люди приспособились к жизни на этой раскаленной сковороде и не проклинали ее, и не сетовали на свою судьбу, не зная от рождения другого солнца или другого климата, более мягкого и щадящего. Живые существа, что были вынуждены рождаться, жить и умирать под сжигающими лучами желтой звезды. 

Но неся испытания человеческим существам, растениям  и животным, в этом  бескрайнем  просторе, оно же наполняло их огромной жизненной силой. Как люди, так и растения и животные, в оазисах, где находили воду, или в пустыне, вспоенной редкими весенними дождями, росли и развивались с удвоенной скоростью. Земледельцам это позволяло снимать урожай два, а то и три  раза в год, а дикие стада  газелей и сайгаков, размножались в пустыне в таком количестве, что издали, казалось, что это не стадо, а волнующиеся волны, неожиданно возникшего, бескрайнего моря. 

Солнце в этой стране вставало из-за края пустыни и садилось на другом ее краю, день за днем и век за веком, двигаясь как маятник на огромных космических часах.

ВКУШАЯ И НАСЛАЖДАЯСЬ

Людей достойных и гостеприимных

Ты без труда отыщешь в этом мире;

Куда труднее встретить человека,

Который бы ценил таких людей.

            Саади

Сверкающая чайхона на пыльной дороге в Самарканд, шумела и переливалась всеми красками. Пестрые бухарские халаты караванщиков, расшитые золотом одежды богачей, пряжки поясов в самоцветных камнях, сабли в ножнах из сафьяна, украшенных золотыми бляхами, чалмы индусов и персов синих, черных и белых расцветок, снабженные перьями, брошами из самоцветов, яркие пятна атласа и все это оттенялось светло - горчичными глиняными дувалами (1), обступившими двор караван-сарая. 

Двор шумел, двор жужжал, двор требовал, тут и там раздавались раскаты смеха, иногда громко начинал кричать ишак. И над всем этим взрывом красок и страстей плыл восхитительнейший запах шкворчащего на мангалах шашлыка. Готового и истекающего жиром, слезящегося соком шашлыка, шашлыка, который не пробовал сам, скажем шепотом, Эмир, да продлятся его дни в этом прекраснейшем из миров. 

«Готов! Готов! Шашлык готов!», завывал Курбан - шашлычник, Курбан волшебник, поэт Курбан, прекрасные строки которого - это шампуры с, тающим во рту, брызжущим  курдючным жиром гиссарских баранов,  шашлыком, на желтом медном круглом чеканном блюде. Щедро украшенный горьким луком, сладким луком, вызывающим аппетит луком, и посыпанный красным, как губы красавицы, острым, как слово аскиячи(2), перцем! Красный перец на белом луке, алое на белоснежном - любовь и ревность, страсть и пожар! А дым, а аромат! Что может в этом мире сравниться с ароматом поспевшего шашлыка, запахом жареной баранины, подрумяненного жира, истекающего острой слезой жира! Поцелуй пери, не сможет доставить правоверному столько наслаждения, как этот божественный шашлык. А следом спешит чайханщик и несет пару белоснежных, гм, ну или почти белоснежных чайников, с горячим  легким зеленым чаем, так способствующим пищеварению, так оттеняющим вкус шашлыка. А для желающих, с байховым, произносится почти, как «бархатным», крепким черным индийским чаем. И аромат этого чая вы будете еще долго вспоминать, причмокивая губами: Ум-м. Вах, каким чаем! 

А красноватые   самаркандские лепешки! Нечерствеющие  со временем лепешки, с запахом кунжута, дарящие минуты наслаждения лепешки. Накрывая такой красавицей- лепешкой, стоящие на мангале и уже почти созревшие шампуры с шашлыком, Курбан добавлял к оазисам рая поцелуи гурий и музыку небес. Пропитавшиеся запахом шашлыка и дымком мангала, соединив в себе Алиф и Яфет, восточной кухни, будучи разломанными на подносе, пышущие жарким ароматом, куски прекраснейшей из лепешек, нежно-нежно уносят ощущения вашего нёба в рай для гурманов. Впитывая в себя жир и поджаристость шашлыка, соединяя в прекрасном браке его вкус с остротой лука и перца, такой кусок лепешки делал пиршество гармоничным и нескончаемым.   

Путники съезжались в эту чайхону со всего вилоята(3) , да что там вилоята, иногда где-нибудь в Дели на базаре можно было слышать, как два купца назначали встречу в чайхане на самаркандской дороге у Курбана.

Здесь пировали, здесь и заключались сделки. Громко хлопали друг друга по ладоням или шептались в укромных углах под навесом. Часто расписка, составленная гусиным пером на коврах этой шашлычной, путешествовала по миру, и всплывала где-нибудь в Генуэзском порту, и хитрый итальянец выдавал по ней тысячи золотых или снаряжал корабль, груженный венецианскими зеркалами, стеклянной цветной посудой или тканями, в далекую Турцию, а может быть Китай. Потирая пальцы руки  друг о друга и вспоминая шашлык в этой чайхане под палящим солнцем Азии, причмокивал губами: «Беллисимо! Грандиозо! О шашилик Курбано!»

Под крайним навесом на  широком айване(4), на  цветастом, плотном узорчатом туркменском ковре, разместился, с комфортом подложив под свои бока несколько мягких подушек, рыжий, с крашеной хной  бородой, круглый и довольный собой перс. Кирпичного цвета чалма мягкими складками облегала его большую круглую голову, а свисающим на плечо концом ее он иногда промокал вспотевший лоб. Да и как же ему было не вспотеть, когда он сосредоточенно поглощал уже пятый шампур со знаменитым курбановским шашлыком, и жгучий перец на белоснежных луковых полумесяцах поджигал все у него во рту, а нежнейшее мясо барашка таяло на языке, порождая восхитительные ощущения, достойные, в этом подлунном мире, перьев целой дюжины поэтов. Да и черный горячий чай, которым он не торопясь запивал каждый  подрумяненный кусочек мяса или жира, так же способствовал жару, охватывающему все члены тела и душу одновременно.

Юркий чайханщик, проскользнув под навес, быстро принося и унося чайники и блюда с шашлыком, незаметно на ходу склонился к уху перса и что - то ему шепнул. Тот на минуту прекратил священнодействовать с шампуром, и, склонив ухо к устам служителя чая, так же незаметно кивнул. Если бы посетители чайхоны, небыли так заняты утолением своего чувства прекрасного, прекрасного шашлыка, прекрасного чая, прекрасного время провождения, то присмотревшись к персу, каждый бы из них мог бы воскликнуть: «Какой же это перс. Это ференг, сгори его отец, который рядится в перса и в этом уже преуспел. Вот и халат он носит, как истый правоверный, и бороду стрижет на манер иранцев, и на намаз спешит вместе с остальными. Да только куда смотрят мишрабы и стражники, ведь это все равно ференг. И что делает он здесь в обличье мусульманина? Ведь не шашлык же кушать он приехал!» А мишрабы и стражники, да и не только они, а даже сам влиятельный набоб-ходжа, начальник ночной стражи  Самарканда, почтительно раскланиваются с этим чудо-персом, интересуются здоровьем его близких, сгори его отец, и желают ему всяческого процветания. 

Да-а, видно непростая это птица и лучше нам не проявлять излишнего интереса к  этой толстой фигуре, хотя конечно, какая у него может быть фигура - живот и усы, что торчком стоят над круглыми красными щеками. 

Шныряют по улицам, сидят в лавках тайные соглядатаи, негласного вазирията(5). Все что надо, видят, все, что не надо, знают. И не дай бог попасться у них на пути. Суд их короток и страшен. И лучше воину в бою десять раз повстречаться с врагом, чем один раз попасть им на зуб. Аллах на небе, великий Тимур на земле. А наше дело военное, бить и крушить неприятеля, или торговое, или караванное, или какое другое. А вообщем, давайте кушать шашлык и подайте мне,  ради Аллаха, во-он тот шампур. Да будет сопутствовать Вам счастье и благоденствие! 

Незаметная, как тень, сидит рядом с персом, какая-то фигура. И лица не разглядишь. Согнулся над блюдом, да и отвернулся в сторону. Стесняется, наверное. Мало ли - рябой ли, одноглазый ли. Да и где он? Так же незаметно, как появился, так и пропал. Как будто в растворился в сияющем солнечном дне. 

Перс посидел еще немного, допил чай и, бросив звонкие монеты на чайное блюдо, забрал с ковра табакерку - тыквянку, и переваливаясь, покатил свое пузо к выходу. А табакерку- то забыл гость его. А может и не гость. А кто их разберет в такой толпе народа! 

Примечания:

1.Дувал - глиняный забор,

2.Аскиячи -острослов,шутник 

3.Вилоят - область 

4.Айван - деревянный помост для отдыха 

5.Вазирият - министерство

ВОРОНЫ (1394г.)

Тимур, сквозь наступающий туман пытался увидеть окружающих, но они расплывались зыбкими контурами, и он никак не мог их соединить в одно целое. Тихим эхом, где то высоко под потолком, он слышал какие-то выкрики, топот и лязг сабель. Кончиками пальцев ощутил шероховатую узловатую поверхность ковра под собой и сжал пальцы в кулак. Сознание медленно уплывало…

Папа Римский Климент VII, настороженно смотрел в окно, откуда он услышал топот и ржание лошади, так неожиданно раздавшиеся во дворе в полночный час. На стенах колыхались огромные тени, это сквозняк от открывшейся двери качал пламя дымных факелов, горящих на открытой веранде. В воздухе душно пахло распустившейся акацией. Кричали сверчки.  Летняя ночь, озаренная луной, стояла за балюстрадой и молча, глядела в глаза Великому Понтифику.

Тихой тенью в зал проскользнула фигура в длинном черном балахоне и, наклонившись к уху Папы, что-то шепотом возбужденно стала говорить. Брови на лице преемника Святого Петра поднялись, глаза загорелись, и он поднялся с трона.

- Проведи, только так, чтобы никто не видел, и поставь у дверей дополнительную стражу.

Двери распахнулись, и низко кланяясь, прижав руки к сердцу и глядя в глаза Клименту VII, в зал медленными шагами крадучись вошел гонец. На голове его был накинут черный капюшон, из-под которого, были видны бородатое лицо, блестящие белки и чалма турецкого посланника.

- Notizie per il pregiato Pontefice Massimo, da Candela custode musulmano della Mecca e di Medina, il Gran Sultano Bayazid Turchia fulmine veloce, in modo da essere felice la sua via sulla terra.

- Весть для высокочтимого Великого Понтифика, от Светоча мусульман, хранителя Мекки и Медины, Великого султана Турции Баязеда Молниеносного, да будет счастлив его путь на земле.

- Dare, - Давай, - протянул руку Викарий Христа, и сжал протянутый свиток. Пробежав глазами написанное, он задумался.

- In parole che mi ha chiesto? - На словах, что просил передать? 

- Che cosa attende una risposta subito. - Что ждет ответа сразу. 

- Vai, la risposta sara. - Иди, ответ будет. 

И, в сторону - George! Георгий! Из-за красного бархатного занавеса, бесшумно как призрак, появилась прежняя фигура в черном балахоне.

- Fornire tutti gli onori messaggero richiesti. Al mattino tornare indietro.

- Оказать посланнику все положенные почести. Утром поедет обратно. 

Баязед писал, что время войн с христианами прошло, что все царства сейчас могут полечь, как трава под колесами арбы, в схватке с катящимся валом орд Тимура. Самаркандский владыка уже подмял и разрушил все государства, стоящие на пути к Баязеду, Европе и Египту. Сопротивление ему оказывается бессмысленным. Властители, потомки правящих родов, должны объединиться против этого, в прошлом простого воина. Власть должна переходить по царской линии иначе мир перевернется, и чернь восстанет на богом избранных владык. Султан знает, что глава католической церкви имеет возможность призвать на помощь силы и употребить средства, которые часто успешнее битв и походов. Мамлюкский Султан Египта Баркук, также озабочен этой опасностью и готов содействовать… 

Тонкий луч света протянулся в сумерках комнаты наискосок, от отверстия в двери, к стене.  Пылинки, внутри это светового туннеля, кружились в воздухе. Вода из высохшего фонтанчика мерно капала в резервуар. Кап… кап… кап. Звук капель отдавался в комнате легким эхом. В сумраке помещения утварь -  ковры, столики и диваны, бледными тенями располагались вокруг.

Мурат - Шейбани сидел, облокотившись на стену затылком, и, закрыв глаза, вспоминал. Тогда он был совсем молодым, жил и обучался в школе для будущих телохранителей и вместе со своим товарищем Сарваром часто отдыхал на берегу прохладного канала. Под шелест ветвей неспешная беседа текла, как воды, струившиеся между берегов и деревьев:

- Ты умеешь играть в шахматы? - спросил Мурат-Шейбани.

- Нет, зачем мне это.

- Ну, это не больше чем увлечение и фигурки из кости такие гладкие

- Когда играешь, забываешь обо всем, так мне говорили, или нет? - поинтересовался Сарвар.

- Да это так.  А ты пил когда-нибудь вино?

- Что ты, Аллах покарает

- А я знаю шейха, который пил вино

- Нет, это неправда. Как это?

- Я знаю, я читал. Шейх Омар Хайям. И много стихов об этом.

- Нет, я ни буду так делать никогда

- А я пил. Замечательно. Вспоминаешь то, чего не было. Видишь незнакомые места.

- Но так можно и не вернуться из этих мест?

- Ну, это просто разговоры. Попробуй. Хочешь попробовать?

- А где ты возьмешь? Смейся, смейся, я знаю, что у тебя есть.

-Ты врун. Такой бессовестный врун.

- Но ведь ты не откажешь? 

Мурат-Шейбани оглянулся по сторонам и достал из под камней маленький кувшинчик.

- Смотри, сам просил. Или ты уже не хочешь?

- Давай, давай, я не хочу, чтобы ты думал, что я боюсь. 

Мурат, налил на донышки чаш красное вино. Через полчаса они оба хохотали и казалось, что жизнь полна красоты и приключений…

Телохранитель Тимура, Мурат-Шейбани, сидел скрестив ноги на курпаче, взгляд его был неподвижен. Вчера он получил в дар от незнакомца простую табакерку - тыквянку. С такими ходили бедные крестьяне. Негоже было телохранителю  Сахибкирана, закутанному в расшитый халат, перехваченный поясом с сабельной перевязью, стоящей, как дом такого крестьянина, прошедшему все проверки и долго обучавшемуся своему делу, получающему содержание из казны Эмира и долю добычи воина своего отряда в походах, негоже ему было даже в руки брать подобное. Но получив эту табакерку, Мурат-Шейбани помертвел, бледность сползла на его лицо, и вспомнил он слова: «Однажды мы потребуем от тебя жизнь, и ты отдашь ее». Как неживой ходил он в этот день и руки его механически выполняли все действия. Вечером он совершил омовение, помолился, обратившись в сторону Мекки, и открыл табакерку. Поднеся ее к носу, глубоко вздохнул, закинув голову, и задержал дыхание. Глаза его остекленели. Он услышал голоса. Голоса… Они, то заунывно пели, то тихо всхлипывали, то тоненько смеялись. Их шепот эхом раздавался в голове, как в огромном зале:  «Убей главного дьявола, зде-с-с-сь. Убей и останови смерть! Народов …дьявола… убей…убе-е-ей.».  Сноровисто, как барс в ночи, он вскочил с коврика и скользнул в коридор. На пути, в нишах стен, стояли часовые, воины его отряда, тихими ударами мечей о щиты они отмечали проход его сквозь посты. Факелы колеблющимся пламенем освещали высокие каменные своды дворца, и тени от них качались на потолке. У дверей в тронный зал он остановился, через минуту наступала его смена. Оказавшись в зале, он сначала сжался и замер, а потом, резко распрямившись, как пружина, метнул, выскользнувший из-за пазухи сирийский кинжал, целясь в горло повелителя. На ученьях он всегда насаживал на кинжал яблоко с двенадцати шагов, десять раз из десяти. Промаха не могло быть и в этот раз. Он и не промахнулся. Рукоятка кинжала дрожала и качалась у спинки трона, лезвие пробило ее, расщепив крепкое сандаловое дерево. 

Тимур, проведший всю жизнь в походах и сраженьях, звериным чутьем почувствовал опасность и, еще до того как кинжал оторвался от руки убийцы, резко нагнулся и нож скользнув по виску, содрав с него лоскут кожи, вонзился в дерево.    

Через секунду Мурата - Шейбани, схваченного сзади за ноги, волокли лицом по ступеням тронного зала, а лежащего повелителя заслонила стена телохранителей. Мурад-Шейбани хохотал как умалишенный, и кричал: «Убей дьявола и попадешь в рай!». Начальник «горной стражи» Шахрух, отдавая приказания, выскочил из зала и поспешил к уже связанному наемному убийце.

 НАВКАР. ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ

Родителей своих Мурад-Шейбани не помнил. Они умерли, когда ему было два года. Потом его забрала к себе семья дяди, тоже ушедшего в поход на кипчаков и не вернувшегося. Так его и передавали от одного к другому, родственникам, близким и не очень. Иногда перевозя из кишлака в кишлак, или в город. Когда ему исполнилось 12, отдали в услужение к баю. Он ухаживал за скотиной, обрезал виноградник, поливал огород. В зимние холода иногда приходилось спать в конюшне, зарывшись в сено, хлюпать по размокшим от грязи дорогам, рваными калошами и ужинать куском лепешки. С тупым недоумением он думал о своей судьбе. За что он был так наказан? Но бедняков на улице хватало и без него. Оставалось молиться, потому что было понятно, что никаких надежд ему жизнь не оставляет. Думать о том, что когда-нибудь у него будет свой дом, что он соберет достаточно денег, что бы жениться, обучится какому-нибудь хлебному ремеслу, или, как некоторые молодые люди из богатых и знатных семей, получит доходное место в государственном вазириате, он конечно не мог. Но только Аллах знает судьбы людей. Однажды, снежной холодной зимой, в день, который он с тех пор хорошо запомнил, в калитку байского двора постучали. Открыв ее, Мурад-Шайбани увидел двух джигитов гарцующих на горячих конях. В морозном воздухе пар валил из ноздрей животных.

-Эй, мальчик, хозяин дома? - спросил, тот, кто был повыше.

- Бай-ака, дома и сейчас, наверное, спят 

- Буди своего хозяина, скажи, что к нему с поручением от Эмира! 

- Ноги мальчика задрожали, и он упал на колени - Да будет счастлив путь Владыки в подлунном мире! Не успеете моргнуть, как я оповещу хозяина! 

Гости не стали задерживаться у Ахмад - бая, выпив по пиале чая и побеседовав о чем-то с ним, они вышли на морозный воздух, а хозяин дома, собрав на скорую руку пожитки мальчика, и угодливо добавив к ним от себя новый халат и калоши, проводил Мурада-Шайбани на улицу, вслед за всадниками. Один из них подсадил его на седло сзади себя, и они ускакали. Стук копыт лошадей звонко раздавался и затем угасал на морозе.

С тех пор жизнь мальчика изменилась. Он попал в загородный дом, где воспитывались будущие воины личной охраны Тимура. Таких домов было с десяток и вместе они образовывали небольшой кишлак. Сюда свезли сотню сирот, в возрасте от 14 лет. Все они получали новую одежду, их  кормили, жили мальчики и юноши в комнатах по 10 человек. 

С утра и до вечера проходила их учеба. Мальчиков учили скакать на лошади, выполнять сложные трюки на ее спине, владеть саблей, пикой, кинжалом, метать аркан. Метко стрелять в цель из лука. Ловко обращаться с китайскими горящими горшками. Часто устраивали Кок-пар, конную игру, где всадник должен был завладеть тушей барана и, прорвавшись через олпу конников другой команды, отчаянно лупивших его по плечам и голове камчами - кожаными плетками и теснящих своими конями, забросить тушу за черту.

К ним приходили учителя из медресе и учили чужеземным языкам, истории, священным текстам Корана. Часто на уроках шла речь о военных походах, подвигах полководцев. 

Но что бы ни преподавали им, главное вокруг чего шло обучение, это был сам Эмир Тимур, который сделал великим государство Туран. Заставил весь мир дрожать от поступи Самаркандской конницы и, будучи жестоким к врагам, был неизречимо добр к своему народу, а именно к ним, сотням нищих сирот. 

По праздникам в Навруз и на Хаит, сам Тимур привозил им подарки и устраивал соревнования, награждая победителей. В этот день приготовлялось угощение, приглашенные музыканты развлекали присутствующих, ударяя по струнам, певцы пели веселые и грустные песни.

Сам Эмир вышел из простых воинов и благодаря своей доблести, уму и государственной мудрости стал величайшим покорителем народов. И если, каждый из мальчиков будет подражать Повелителю, то и их судьба сложится завидно и счастливо. Но для этого любой из них должен быть готов в любую минуту отдать жизнь по одному взгляду Тимура. 

Обучаемые ребята знали, что успешные в науках и боевых искусствах, становятся телохранителями Тимура, получают в собственность дом в отдельном районе Самарканда, хорошую оплату, сопровождают Эмира в походах, откуда возвращаются с большой добычей, но само главное занимают в государственной пирамиде место, иногда более высокое, чем сановники и визири. 

Их таинственной силы и близости к Тимуру боялись, боялись и избегали споров с ними. Баи и беки старались их задобрить и подружиться с ними. Когда такой навкар достигал 35 лет, его переводили на какую-нибудь командную должность в войске или государственной пирамиде, и он мог, наконец, жениться. Причем богатые и знатные жители империи всегда были рады с ним породниться. До 35 лет, навкар не должен был иметь семьи. Не имеющий матери и отца, навкар должен был любить и почитать только одного Эмира, давшего ему нищему сироте, все - пищу и кров, образование и достаток, любовь и заботу.

Одинокие и не знавшие материнской любви дети, прикипали душой к благодетелю и повелителю и многие из них не задумываясь спасали его на поле боя и в мирное время ценой своей жизни.  

Окружающие завидовали навкарам и боялись их. Мурат-Шайбани в полной мере испытал это на себе, когда, окончив обучение,17 летним юношей прискакал к дому Ахмад -бая. Какую приторную радость изображали глаза бая, какими мелким бисером тот рассыпался перед бывшим своим работником, как угощал и подкладывал мягкие подушки под бок и подливал чаю. А когда то, он требовал от Мурата-Шейбани работу, как от трех мулов сразу, и откупался от него лепешкой и старым рваным халатом. Когда бай провожал, уезжавшего на прекрасном боевом коне, одетого не пышно, но дорого, навкара, улыбаясь и кланяясь, он шептал сквозь зубы проклятья и пожеланья больше никогда не встречаться с этим человеком. 

УХОД

Рыжий перс-ференг вбежал в большой дом на одной из улиц Самарканда. Если бы покушение удалось, то его человек во дворце должен был зажечь мокрые дрова в печи на кухне, и из труб повалил бы черный дым. Дыма в условный час не было. Мурат-Шейбани сейчас уже или мертв или находится в зиндане. Не пройдет и пол-дня, как они выйдут на всех сообщников. Перс кидал в огонь очага бумаги и ворошил их кочергой. Затем достал из - под пола приготовленные сумы, крикнул своего слугу, и они вдвоем вывели арбу с лошадью. Вторая лошадь шла за арбой на привязи. Перс лег на дно, и слуга накрыл его покрывалом, а сверху засыпал сеном. 

У ворот стражник внимательно обошел арбу бормоча - Хаммаси жойда, хаммаси жойда. - Все в порядке, все в порядке. Попробовал было  заглянуть под сено, но увидев на дне арбы золотой, засунул его за щеку и пробормотав - Бу ердаям, хаммаси жойда.- И здесь все в порядке, открыл ворота.  Они спокойно выехали за ворота города. Там распрягли коней и, не оглядываясь, помчались в сторону гор, стараясь использовать последние часы до переполоха.

НАД БИТВОЙ

Эмир Бурундук, расположившись в кресле, слушал доклад командира «горной» стражи Шахруха. Он мрачно глядел в пол и в мозгу его мысли медленно, как бы скрипя, ворочались вокруг вопроса - кто стоит за подосланным убийцей, и нет ли у него помощников во дворце. На лице Эмира, управляющего службой секретного вазириата, нельзя было прочесть ничего. На лбу пролегли крутые морщины, кожа лица задубела, глубокие глаза  пристально смотрели на говорящего.

- Что сказал Мурат-Шейбани? - спросил он.

- Или молчит или хохочет, как сумасшедший. Боли не чувствует. Время от времени теряет сознание. 

Наглотался чего-то, теперь пока не отпустит, бесполезно задавать вопросы. Хоть на части его разорви - подумал Бурундук. 

Холод от ощущения опасности скользнул за шиворот и когтистой лапой прошелся по спине. Кто ему помогал? Может быть, помощник и сейчас во дворце. Откуда ждать следующего удара? 

Сквозь верхние окна дворца струился сумрачный утренний свет и ложился прозрачным покрывалом на узоры мраморного пола. Тихо звенел колокольчик в руках, обходившего сад сторожа. Свежестью утра пахнуло из окон, и Эмир понял, что ночь прошла. Он насыпал китайский черный чай в чайник, залил крутым кипятком, затем  налил чай в пиалу на донышко, круговым движением несколько раз повел ею и перелил чай в чайник стоящий на подносе. Закрыл его крышкой. Немного помедлив, опять налил чай в пиалу до половины и с наслаждением вдохнул нежный, слегка терпкий аромат, отозвавшийся знакомым вкусом на языке.

Постепенно мысли стали приходить в порядок. К нему стекались доклады шпионов со всего мира. Он знал обо всех встречах королей и султанов. Знал о происках Баязеда, планах Тохтамыша и Папы. Не были для него тайной и переговоры испанского короля с Султаном Мамлюков. Знал он и многое другое, денег на разведку Тимур не жалел. Многие вельможи во дворцах и храмах по всему миру, двигались, думали и действовали в направлениях, заказанных им Тимуром. 

Перебирая рассыпанные кучкой на ковре у его колена, мелкие речные камешки, он задумчиво пытался сложить узор и одновременно складывал в уме разбегающиеся факты, из донесений своих агентов, пытаясь собрать их в одну картину.

Расправляя шелестящие свитки, испещренные арабской вязью или латинскими текстами, он вчитывался в сообщения и сравнивал их одно с другим. Наконец, как будто бы на что-то решившись, поманил к себе чиновника секретного вазириата, стоявшего тут же, и когда тот, склонившись, подошел, тихим шепотом на ухо отдал ему несколько приказаний.

  РИМ

Дома на холмах  из окон видны виллы, расположенные ниже на склонах. В очень синем, небе облачка и пара далеких куполов церквей. Воздух тих и прозрачен настолько, что видна каждая деталь орнамента опоясывающего подножия куполов. В небе изредка, росчерком черного на голубом, проносятся ласточки. Глухой отдаленный звон колокола. Запах кофе и консоньела, звучащая с балкона:

 La luna ancor' la notte lunga

Ancor non c'e' l'azzur insu'

Ancor tu sei la stella mia

Mi manda la luce ingiu' 

Снова луна и длинная ночь

Снова не вижу голубого неба  

Опять ты, моя звезда...

Бросаешь мне свой луч 

На торговой улочке, полосатые полотняные навесы лавок . Торговцы наперебой зазывают проходящих, иногда касаясь рукавов их одежды. Рыжий перс- ференг  в шикарном черном костюме с буффонами и отложным воротником, поправляя на боку шпагу, юркой рыбкой скользил в толпе иногда что-то рассматривая на прилавках. Только что он вышел из тайной калитки в стене Папского дворца  прямо в толпу на торговой улице, и, смешавшись с яркой группой прохожих,  двигался к церкви, высившейся в створе домов. 

Проезжающая рядом синяя с золотом карета, замедлила свой ход и из- за занавески показалась женская рука. Тихий голос шепнул:

 - Не спешите сеньор Барозо… или Абдулла Хамид  - как правильно? 

Над улицей, под звон струн, плыли переливающиеся как перламутр, ритмичные звуки кансонелы:

la luce bella, colorata...

Lei ha la sua liberta'

Lei bianca, rossa,..., bella

Perche lei mai' si piangera'

 Луч прекрасный, разноцветный...

Он свободен в небе синем 

Белый, розовый... несравненный

И вот поэтому он никогда о тебе не заплачет

Разоблаченный сеньор открыл дверцу и скользнул вовнутрь кареты, которая продолжила свой путь по римской улице. Женщина, сидевшая на сиденье напротив, откинула вуаль и Барозо увидел знакомые  черные глаза и резко очерченный греческий нос графини Гольято, шпионки испанского короля в Риме. Многозначительный взгляд графини скользнул по его пышному бархатному костюму и остановился на ярком банте, украшающем рукоятку шпаги.

 - Приветствую Вас сеньор. Мы наслышаны о Ваших достижениях на Востоке и мой король ждет от Вас незамедлительного доклада - мягко произнесла графиня, своим мелодичным глубоким голосом, покачивая веером из черепаховой кости. 

- Всему свое время, графиня. А пока я  боюсь, что Вы скомпрометируете меня в глазах Его Святейшества. 

- Эта карета принадлежит венецианскому вельможе, и никто не заподозрит Вас в связи с испанской короной, томно улыбаясь, ответила Гольяни. 

- О, вы не знаете, как далеко достает рука Викария Христа, и как много он знает о человеческой душе.

Карета свернула в густую зелень парка и стук колес о брусчатку стих, так- как они ехали теперь по грунтовой дороге среди густой зелени. Легкий ветерок,  попадая в окна кареты, слегка шевелил кружевную занавеску  и солнечные лучи, заглянув вовнутрь, ярко вспыхивали на стеганой алой атласной обивке и рубиновом ожерелье украшавшем шею графини. Едва уловимый запах духов с аромата левкоев, коснулся обоняния кавалера и Барозо вздохнул:

- Ну что ж, не будем далее откладывать, сегодня вечером, как стемнеет, я жду вас около церкви Санта - Мария Мажоре и передам Вам отчет.  

- Прощайте синьор Барозо, Ваша жена  посылает Вам привет из Мадрида и очень надеется увидеть Вас живым и невредимым. 

- Ну, это Вы напрасно графиня, промолчав, выдавил из себя Барозо. Вы думаете, я забыл, от чего зависит ее и моя жизнь? 

Карета замедлила свой ход, и мужчина, придерживая шпагу и оглядываясь, спрыгнул    на одном из поворотов парковой аллеи. 

Медленно минул день. 

Церковь Санта Мария Мажоре, по своему титулу была папской базиликой, то есть непосредственно подчинялась Папе. В Риме папских базилик насчитывалось четыре. 

С основанием этой базилики была связана легенда. Когда-то, еще в 352 году, папе Либерию  и богатому римлянину Джовани Патрицио во сне было явление Мадонны, которая приказала построить, на том месте Рима, где завтра выпадет снег, церковь. А надо сказать, что время было летнее и выпадение снега можно было бы считать чудом. Но на следующее утро 5 августа 352 года на одном из Римских холмов, Эсквилине, выпал снег. Сначала на этом месте построили церковь, а в 440 году Папа Стикс III взамен нее построил базилику и посвятил богоматери. Колокольня этой базилики самая высокая в Риме, была достроена уже при жизни Тимура в 1377 году. Подвал базилики, в течение столетий, послужил последним пристанищем для нескольких Пап.

В вечерних сумерках, закутанная в плащ, полная фигура отделилась от фонарного столба на площади перед собором Санта Мария Мажоре и мягко двинулась к подъезжающей карете. Окна базилики светились в темноте золотистым лучистым светом. Исходивший из-под арок входа, желтый световой поток, струясь, обтекал лестницу, украшенную лепными украшениями. Далеко и мягко звучал орган церкви.

Вдруг за спиной послышалось дыхание, и горло Барозо перехватила петля. Он захрипел. На голову Рыжего перса- ференга накинули мешок и невидимые похитители, закрыв ему рот, сопя и толкаясь, подняли  сеньора в воздух и куда-то понесли. В гулкой пустоте на площади он слышал стук их шагов по брусчатке. Затем воздух стал спертым, и похищаемый понял, что они попали в помещение.

Ожидавшая Баррозо карета рванула с места и горячие лошади рысью поскакали по брусчатке  раскачивая  свою колесницу на поворотах .

Ударяя его об углы, невидимые люди начали подниматься по лестнице. Казалось, подъем никогда не завершится. И вот с головы сеньора сдернули мешок, и он увидел Рим. 

В наступающих сумерках раскинувшийся на холмах город был прекрасен. На горизонте горели огни пригородных вил. По разбросанным на склонах улицам, двигались потоки горожан. Темный  дым поднимался из труб очагов.  Дворцы и храмы вздымали к сумрачному небу свои башни и купола. На горизонте гасло заходящее солнце, и последние капли кровавого заката отражались в зеркальных окнах папского дворца. Снизу, из храма  доносились глухие вздохи органа. 

В следующее мгновение хриплый голос прошептал ему на ухо : вспомни Самарканд! - и перекинутый через перила колокольни базилики Санта Мария Мажоре, самой высокой колокольни Рима - Рыжий перс-ференг, сеньор Барозо, Абдулла Хамид полетел со страшной скоростью приближаясь к брусчатке площади и последняя картина вечернего Рима навсегда застыла в его глазах.

РОДИНА

Тимур вспомнил, как однажды ему пришлось охотиться на озерах,  и вечером он наблюдал лунную дорожку,  тянущуюся к нему с другого берега озера, и слушал пение соловьев, которые начали свой концерт в полной темноте ночи и продолжали его час или два. Он полностью отдыхал от забот. Гулял по роще и по осенним полям. Раз в неделю приезжал слуга и привозил ему еду. Дичь он стрелял сам и зажаривал кекликов на костре, наблюдая в ночи, как пламя огня бьется и мечется под золотистой тушкой птицы. Вечера уже становились прохладными, но днем еще было солнечно, и раз он видел неровный клин журавлей с тоскливым криком пролетавших над сжатыми полями и озером. На третий день пошел дождь и земля замерев,  впитывала тот незабываемый запах  желтых листьев, который стелился над полями. В дали он видел дымки костров, на которых дехкане сжигали остатки колосьев на полях. 

Вокруг было пустынно и тихо, и никто не нарушал его уединения. Кишлак, видневшийся на горизонте, находился в часе пути и народ оттуда не часто заходил в эти озерные места. Ночью он видел, как редкие светящиеся огоньки кишлака гасли. Люди здесь ложились спать рано. Здоровый свежий воздух и тяжелый труд на полях, не располагали к ночным бдениям. 

На берегу озера, с другой стороны, виднелось старое заброшенное кладбище. Пару раз он видел старика, сидевшего на коленях и молившегося, а потом долгое время вглядывавшегося из под руки в степь и поля. Дичи было много. Кеклики, кабаны, лисы, а также дикие голуби водились в здешних краях с давних времен. 

В прохладной воде у берега озера он ловил карпов и сазанов. Иногда ночью зажигал факел и бил их острогой, но когда дни стали прохладней, в воду заходить он перестал и ловил рыбу старинным способом с помощью плетеных корзин с узким горлышком. В корзину, привязанную на веревке, клал хлеб или распаренные зерна и забрасывал в места скопления рыбы с крутого берега. Рыба заплывала в корзину, и когда рыбак доставал ее, не успевала выскочить и тяжело билась шелестя плавниками в ивовой плетенной ловушке. 

В далеких походах в холодных краях, дремля у дымного костра в ханском шатре, он вспоминал горные вершины родного края, покрытые шапками снега зимой и голубые летним ясным днем. Родной Кеш и Шахризябз находились среди хребтов и перевалов юга, и бурные реки стекали с вершин, постепенно становясь тихими и плавными. Вода поступала на хлопковые поля и виноградники, ряды которых зеленели в долинах. Вечерами над кишлаками и дорогами струился сизый кизячный дым очагов. Алое солнце садилось далеко в полях, в ореховой роще галдели птицы, устраиваясь на ночлег. Тяжелые крупные звезды загорались на чернильном небе, и из-за горизонта медленно поднимался золотой серп месяца. 

Он вспоминал, как сидя вечером на попоне у костра, взрезал острым чустским ножом, золотистую, теплую от дневного солнца, бухарскую дыню и медленно, наслаждаясь каждой секундой, откусывал кусочки, пахнувшие медом  и ветром. Сладкий сок стекал по его подбородку, пачкая рубаху и ладони. Ранним утром далеко было видно в полях, далеко до горизонта, далеко до гор, далеко до прошедших лет.

УТРО ЭМИРА

От праха черного и до небесных тел 

Я тайны разгадал мудрейших слов и дел. 

Коварства я избег, распутал все узлы, 

Лишь узел смерти я распутать не сумел 

            Авицена

Старый человек вздохнул тяжело и так глубоко, что вздох его отозвался низким хрипом в грудной клетке. С трудом расправив кости он потянулся, хрустнув суставами и сел на  бархатных одеялах - курпачах, подымавшихся мягкой периной на широком резном деревянном помосте - айване. Почесывая седую бороду, он глубоко задумался. Глухо звякнула связка ключей на подносе, который он задел. В огромном зале нежно пахло розами  и дымом от горящих в углах потрескивающих факелов.

Тень Аллаха на земле, повелитель Вселенной, Столп Веры, великий Тимур, проснулся в этот ранний час, не потому что кто-то его потревожил, а потому, что вот уже несколько дней одна и та же мысль сверлила его мозг, не давая отдохнуть даже ночью. 

Из узких стрельчатых окошек тянуло предрассветной прохладой, на синеющем небе благословенного Самарканда еще  слабо мерцали  неяркие утренние звезды. Он поежился от холода и накинул на плечи бордовый, роскошный, весь в золотой вышивке, украшенный рубинами общим весом не менее мискаля, халат, из китайского шелка, подбитый зеленым бархатом. 

На ночном ложе рядом сладко посапывала молоденькая кипчакская девчонка. Волосы ее разметались по подушке, и  нежные щеки окрасил слабый румянец. Опущенные длинные ресницы, тонкий рисунок носа, нежный абрис ее лица и вся прелесть молодости были особенно отчетливо заметны во время утреннего сна и оттенялись его сединами и, что там говорить, тяжелым грузом лет, за еще мощными, но уже поникшими плечами. 

Молодая наложница, подаренная ему Сардаром Бурундуком, старым соратником, прошедшим с ним долгие степные дороги похода на Запад, и сейчас верно служившим ему, и готовым днем и ночью двинуть конные отряды, которые хлынут нескончаемым потоком  на земли стран еще не знающих, что их  время уже пришло, и нет больше ни королей, ни султанов, ни императоров, а есть только он, ужасный и непобедимый, и его конница.

Хмуро взглянув на красавицу, он с раздражением подумал: спит, из пушек ее не разбудишь, и нет ей ни беспокойных мыслей, ни боли старых ран, ни нескончаемых забот. Дура пышнотелая. Где то внутри была и злость на себя, что за всю ночь так и не притронулся... они же все думают, что он заколдованный, Потрясатель мира, и в шестьдесят полон горячей кипящей крови и силы. 

«Поступай днем так, чтобы ночью твой сон был спокоен, а в молодости так, чтобы старость твоя была спокойна», усмехнувшись, он вспомнил слова индийского мудреца. Вот и сон уже неспокоен, ну а старость… Пусть о ней думают простые смертные.

А думы, что в этот рассветный час не давали спать, были о внуках и сыновьях. О том, кто  со временем примет из его рук конский бунчук знамени Повелителя Вселенной, кто поведет полки все дальше и дальше, бросая под копыта  конницы самаркандского владыки короны и чалмы владетелей государств, до того гордых и могучих, которые и сами обладали несметными отрядами, но ни по одиночке, ни объединившись, не могли долго противится напору   его, как лава все сметающей на своем пути, коннице.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ

Все в мире покроется пылью забвенья,

 Лишь двое не знают ни смерти, ни тленья:

Лишь дело героя да речь мудреца 

Проходят столетья, не зная конца 

            Руми

Не даром говорила его  любимая и мудрая жена Сарай-мульк-хатун, чье имя означало «Госпожа богатого дворца»: «По горам и равнинам  немало бродит рыкающих львов, но только одному  великий Аллах позволит взять верх над всеми. Трудно покорить, но в сотни раз труднее удержать.» 

Иногда она приходила в его покои, садилась на курпачи и молча сидела, как бы прислушиваясь к чему -то внутри себя. Так они могли просидеть долго, до вечерней стражи. Он пил черный китайский чай, нежный текучий аромат которого напоминал ему о родном Кеше и руках его матери Текины-хатун, и перебирал тонкие желтые шуршащие листы самаркандской бумаги, с письмами и приказами - фарманами, отчетами  правителей поставленных им в городах и областях-вилоятах его огромной империи. Неслышные служанки, тихо позвякивая украшениями на длинных шеях и нежных запястьях, заносили и уносили фрукты, орешки, сладости, кристаллический сахар - нават, чай. Зажигали и гасили свечи в шандалах. Тонко очерченный профиль Сарай-мульк-хатун, хорошо сохранившейся, несмотря на возраст, женщины, темнел на фоне мерцающего огня свечей и искорки вспыхивали и гасли в глубине ее зрачков, взгляд становился все загадочней и отрешенней. Неожиданно она вставала и с низким поклоном, тихо нараспев произносила: «Если великий Потрясатель Вселенной готов выслушать слова своей покорной служанки, я хотела бы потревожить его внимание своим рассказом». Он гладил ее по руке и, глядя в темные глаза, кивал головой. Она начинала говорить и мир за окном менялся: скакали гонцы в разные края света, пылали факелы, всходило и садилось в багровом закате солнце, соленая вода пустынных колодцев высыхала на губах скачущих воинов, раскрывались заговоры, уносили завернутых в покрывала младенцев, падали и поднимались знамена, тихо шелестели бумаги , запечатываемые кроваво-красными сургучными печатями и качались троны под властителями стран лежавших на закате и на восходе от Величайшей империи.

В ПОХОД

Принимаясь за трудное дело, верных слуг отыщи сначала,

Их достоинства и пороки, оцени справедливо ты прежде,

А потом судьба, от которой все успехи наши зависят,

Сможет выбор твой оценить 

            Ас Самарканди

Орел поднялся в потоке теплого прозрачного воздуха над предгорьем и через некоторое время уже закладывал свои круги над голубеющими  внизу куполами бессмертного Самарканда, столицей непобедимого государства Тимура, которое он, в надписях, выбитых в скалах Карсакпайского рудника у горы Алтын-Чуку, именовал Тураном. Колеблемые потоком воздуха перья тихонько подрагивали на кончиках пегих крыльев стервятника, и он внимательно смотрел пустым желтым глазом  на открывшуюся внизу картину, недоумевая, что же такое происходит сегодня внизу, что заставило людей проснуться и зашевелиться раньше, чем обычно. 

Ранним утром с разных краев махалли послышались скрипы, звон и шумы. Ржали кони, заунывно скрипели ворота, резко звякало оружие, и переливчато звенели пряжки и металлические украшения на лошадиной сбруе. Голубой дым от очагов низко стелился в неустойчивом свете утра, над плоскими глиняными крышами домов и полз по виноградным лозам зеленеющих беседок, затеняющих внутренние дворики и прикрывавших летом от палящего солнца, деревянные помосты-айваны, установленные на берегах небольших хаузов. Теплый запах свежеиспеченных лепешек смешивался с запахом дыма и звенящей свежестью утра.

В каждом дворе шло движение, озабочено бегали люди, топтались у ворот кони, с места на место переносили какие-то тяжести, женские голоса звонкими нотами вплетались в низкий гул мужских разговоров и ржание коней. Махалля (квартал) выставляла отряд вооруженной конницы, который должен был к рассвету влиться в общий поток войск выступающих из Самарканда в поход в далекую Золотую орду. 

Орел поднялся выше и внизу перед ним, в свете золотистого утреннего солнца, открылся весь Самарканд от далеких улочек предместий, до центральных садов, дворцов и широких площадей. Движение и суета, как он увидел, охватили весь город. Такие же приготовления шли в каждой махалле. В некоторых из них ворота уже распахнулись и вереницы конных, сверху казавшихся черными букашками, растянувшись, не спеша двигались по желтым улочкам, чтобы на площадях слиться в большие отряды и выйти за город, вплетаясь в общий огромный поток ста сорока тысячного войска. 

Стервятник издал грозный клекот, закончившийся гортанным криком, и повернул в сторону гор, туманно просвечивающих сквозь, становившийся пыльным, воздух наступившего утра. 

Каждая махалля была защищена крепкими карагачевыми воротами, которые на ночь запирались, что оберегало сон и имущество жителей от воров, а так же, в случае войны, превращало саму махаллю в небольшой укрепленный район. Окна домов смотрели во внутренние дворы, и попасть в  любой дом  можно было, только преодолев, еще одни, теперь уже домашние, крепкие ворота. В каждой махалле был свой оружейный мастер и шорник, изготавливающий сбрую и седла, в большинстве дворов имелись одна или несколько лошадей. В случае войны, махалля выставляла готовый вооруженный отряд конницы, с командиром. У каждого всадника к седлу были приторочены ковровый хурджин с зерном и лепешками, и мех с водой. Этот запас он мог растянуть на 5-6 дней пути, что позволяло войску двигаться почти без остановок и, не отвлекаясь на поиск пищи для солдат. Вооружение легкой конницы состояло из сабель, луков и стрел. Защищены они были лишь толстыми кожаными нагрудниками и шлемами. Кольчуги, укрепленные латами, палицы, топоры  и копья находились на вооружении только у тяжелой конницы. Такова была мобилизационная система войск Тимура, которая позволяла в течение одного дня выступить огромному войску, завоевателя миров. 

ПРОЩАНИЕ

Самые красивые женщины - светловолосые, самые страстные - чернокосые, а самые верные - седые.

            Саади

Умар с грустью оглядел свой небогатый двор, глиняный дувал, столбы веранды, поддерживающие старую крышу, густой переплетающийся виноградник. Перевел взгляд на седую голову матери, поправлявшей дрожащими руками сползший цветастый платок и прижавшиеся к ней головки двух сыновей и дочери. Обнял Латифу, свою, еще не утратившую красоты, молодую жену и перекинул хурджины, через спину, переминавшейся с ноги на ногу черной лошади. Держа обеими руками ладонь Латифы, чувствуя исходящее от её ладоней знакомое тепло, и немножко стесняясь матери, он продолжал давать жене наказы, как быть в те несколько лет, пока он будет в походе, из которого, аллах милостив, вернется живым и с богатой добычей. 

- Пшеницу соберете вместе с братишкой Уктамом, он обязательно поможет, несмотря на то, что у него своя семья и поле. После сбора урожая отдадите 50 монет долга баю, и продлите остальную часть долга на следующий год. Если будет совсем тяжело, вас не оставят твой отец и братья и только в крайнем случае можешь продать те украшения, которые я привез из азербайджанского похода.

Он продолжал говорить, но видел в глазах жены, что она его почти не слушает. В глубине ее зрачков отчаяние сквозило сквозь набегающие слезы. Они прожили уже десять лет, но ему казалось, что прошло не более месяца, как он впервые обнял эту женщину, которую и сегодня можно было назвать девушкой, несмотря на трех детей  и тяжелый  труд на поле и в хозяйстве. И вот опять он уходит в поход, и жестокая судьба разлучает их. Вернется ли он или тяжкий рок настигнет его в далеких краях. Все в руках  Аллаха. Эх, не зря говорят: «Ушел от тигра, а попал к дракону!». Почувствовав, как боль в груди выкручивает нервы железной рукой, он быстро поцеловал мать и жену, заглянул ей в глаза и одним прыжком вскочил на лошадь.

 - Прощайте дорогие, берегите детей, если будет возможность, передам весточку, срывающимся голосом выкрикнул Умар и тронул пятками лошадиные бока. Застоявшийся конь бойкой рысью выехал за ворота.

НЕПОБЕДИМЫЕ

Мир, поход, война и укрепленья,

Разделенье сил и дружба с сильным -

Вот шесть способов политики владык 

            Бхаса

Улетевший, было, к голубеющим, сквозь легкую дымку утра, горам на горизонте, пегий орел, вернулся, заинтересовавшись бурным движением на просторах желтых степей раскинувшихся внизу. Поднимаясь все выше и выше, казалось к самому солнцу, он, наконец, смог охватить взглядом  огромные массы людей двигающихся под ним. Кружились темными потоками конные, плотными колонами шла пехота, скакали от начала отрядов  к их концу, посыльные. Вдали ползли  стенобитные машины. По самому горизонту растянулись цепи туркменской кавалерии на верблюдах. Над всей степью поднимались пепельно-серые тучи пыли, клубившейся из-под копыт двигающихся конных отрядов. Мерный гул от топота сотен тысяч коней и верблюдов был похож на рокот надвигающего землетрясения. Слышны были зычные выкрики командиров, гром барабанов, ржали кони, гортанно кричали верблюды, низко мычали коровы, гонимые стадами в обозах наступающего войска, они были предназначены для пропитания воинов и их вождей. Пернатый хищник увидел, как очень далеко к востоку, по степи, по тонкой и прерывистой линии горизонта, лавиной неслись стада джейранов, спугнутых таким неслыханным на желтых просторах переполохом. Тучами кружились в небе потревоженные птицы. Стервятник заметил, что, несмотря на весь этот шум и кажущийся беспорядок, раскинувшиеся от горизонта до горизонта войска, двигались стройными линиями и группами, не смешиваясь и не тесня колонами друг -друга. Идеальный порядок, установленный жесткой рукой Тимура, поддерживался не только указаниями, но и строгими карами, вплоть до смерти, в случае нарушений правил взаимодействия войск, как в сражении, так и во время переходов. 

И только вечносинее небо равнодушно взирало на людскую суету внизу, и время струилось, как песок в песочных часах, скользя сквозь годы, переселения народов, войны и праздники. Рождения и смерти, радости и муки, мечты и разочарования ничего не меняли в движении светил. Все это давно уже было начертано на голубой перевернутой пиале небосвода невидимыми письменами и неведомой рукой. 

Мертвый немигающий желтый глаз орла подернулся прозрачной пленкой, и он вновь лег грудью на шумящий воздушный поток, который двигался не только наверх, но одновременно и в сторону гор, где пегий хищник рассчитывал отдохнуть в прохладе и подкрепиться, а также обдумать то, что он увидел сегодня и решить к добру или к худу это для него и их с орлицей потомства.

ОХОТА

Загони змею в бамбуковую трубку - она и там будет извиваться.

            Низами Гянджеви

Пегий орел долетел до зубчатой, как тень пилы,  горной гряды, где на одной из вершин, над пропастью, с текущим  внизу кристальным речным потоком, находилось его гнездо. Вода, которая была такая говорливая и пузырящаяся, пока стекала по горным скалам, становилась прозрачной и прохладно-голубой, вливаясь в неспешную горную реку. Орлица сидела над птенцами, закрыв их темными крылами, каждое из которых в размахе достигало метра. Завидев отца, птенцы повысовывали головы из-под материнских перьев и резкими голосами подняли гвалт в ожидании пищи. Пегий недовольно тряхнул головой и спланировал на камень рядом с гнездом. Последние пару дней охота его была неудачной, и он с трудом поймал двух мышей-полевок, которыми сразу и подкрепился, в надежде на более крупную добычу, но так ничего до вечера больше и не поймал. Поэтому птенцы и орали сейчас нестройными голосами. Дергая покрытой светлыми топорщившимися перьями шеей и крутя маленькой хищной головой, он сидел на вершине и рассматривал округу в надежде увидеть, какую-нибудь дичь, подходящую ему по силам и размеру. Осенний теплый день приближался к полудню. Солнце уже поднялось в зенит, короткая тень, отбрасываемая лиловыми камнями и вершинами, не скрывала ничего и позволяла увидеть любую живность, двигающуюся на склонах скал. Легкий ветер обдувал крылья охотника и шевелил пегие перья, иногда шелестя ветками кустарника барбариса, зелеными разлапистыми щупальцами вцепившегося в скалы прямо над пропастью. В воздухе нежно пахло тысячелистником и мятой. Тонко покрикивала какая-то птица. Так прошел час. Неожиданно громко и противно загалдели скворцы в зарослях барбариса и Пегий увидел, как по краю горы, прямо над пропастью осторожно крадется волчья фигура. Видимо голодный волк услышал крик орлят и с голоду решил все-таки рискнуть и попробовать утащить птенца из-под носа орлицы. Расставив могучие крылья и неуклюже переваливаясь, сделав два-три шага на кривых лапах, Пегий подпрыгнул в воздух и бесшумно стал планировать, рассчитывая траекторию так, чтобы оказаться позади волка. Серый хищник, ничего не замечая, продолжал красться по склону в направлении гнезда. Точно рассчитав удар, Пегий подлетел, и, могучими крыльями и когтистыми лапами ударив волка, с шумом столкнул его со склона. Закувыркавшись и отчаянно скребя лапами по земле, пытаясь удержаться на склоне, «ночной пастух» хрипло взвыл и, шурша сухими ветками, полетел в прохладную, пахнувшую в него сыростью, пропасть, кувыркаясь и изгибаясь налету. Пропасть была глубока, и падал он с десяток секунд. Пегий невозмутимо вздрагивал головой и мертвенным взглядом, подернутых желтой пленкой глаз, следил за падением «серого». Наконец тело волка достигло дна, и камень окрасился алым, в том месте, где приземлился четырехлапый хищник. Пегий подпрыгнул в воздух и, сложив крылья, камнем кинулся в пропасть, со свистом пролетев до дна, он вновь с шумом широко расправил крылья, мягко спланировал на волчью тушу и, вцепившись когтями в густую, маслянистую шерсть, с глухим треском раздирая шкуру волка, начал свое пиршество. Над тихой рекой тонкой струйкой поплыл сладковатый запах крови. Насытившись, орел, схватил клювом самый большой кусок, и тяжело взмахивая крыльями, иногда волоча красное мясо по склону горы, полетел наверх к гнезду.

В тысячах фарсахов от ущелья, Тимур сидел на стопке белых кошм, как и положено зятю потомков Чингисхана, и из под откинутого полога белого шерстяного шатра рассматривал земли, в рассветных розовых лучах алого солнца, раскинувшиеся от подножья холма и до горизонта. Дороги и реки, пересекающиеся внизу, как на карте, бежали по зеленым лугам и редкому перелеску. На самом горизонте виднелись стены города урусов. Зелено-желтые глаза Тимура, казалось, были подернуты прозрачной пленкой, морщинистая сильная когтистая кисть руки, машинально скребла поверхность кошмы, временами голова нервно подергивалась. Пегие волосы, взъерошенные на затылке, закрывали прижатые к черепу уши. Легкий ветерок колыхал занавеску шатра, в воздухе струился прозрачный запах мяты и каких-то горных трав. 

В ПОИСКАХ ШАМБАЛЫ

Когда ты отступаешь, смерть стоит сзади тебя и твоя встреча с ней - неизбежна.

            Джами

Конный отряд победоносного Тимура, да продлит Аллах его дни в этом подлунном мире, торопливой рысью двигался по заснеженным предгорьям Гималаев. Впереди скакал со своей отборной сотней «горной стражи» Шахрух-нойон, предводитель всадников из племени Барлас, от которого вел свой род и высокочтимый Повелитель Вселенной. 

Закусив нарядные удила, коротконогая монгольская лошадка, выносливая и хорошо приспособленная к горным дорогам, скосив лиловый глаз на своего всадника и вывернув короткую гибкую шею, фыркая крутилась волчком под предводителем первой сотни, днем и ночью сопровождающей Тимура. 

Шахрух - нойон, молодой, но уже закаленный походами, стройный воин в белой чалме из индийского муслина, конец которой ниспадал на его левое плечо, препоясанный перевязью с висевшей на ней саблей в кожаных расписанных ножнах, украшенных изумрудами и агатами, поплотнее запахнул меховой полушубок и, подняв коня на дыбы, развернулся, встречая своих всадников. Сотня «горной стражи» с шумом, пронеслась мимо, рассыпая снежные фонтаны из под копыт горячих лошадей. 

Следующим скакал конвой Тимура, состоящий из двух сотен громадного роста звероподобных всадников, на рослых конях, это были телохранители из гулямов, «несущих смерть» наемных воинов, к числу которых раньше принадлежал и Тимур, прошедших с ним походами от Азии до Европы и закрывавших надежной стеной своего повелителя в самых опасных моментах сражений. Мгновенно перестраиваясь, крутясь, как вихрь на одном месте, собираясь в «лаву» сшибающую с ног любой кавалерийский отряд, вооруженные тяжелыми копьями и топорами, в крепких кольчугах, усиленных нагрудными и наплечными латами, они представляли собой грозную силу. Глухо звякающие латы и оружие, сап и фырканье коней, острый запах лошадиного пота и мочи. Копыта высекали искры из каменистых прогалин в снегу. 

В середине этой гремящей колоны, на знаменитом арабском жеребце Чолпоне, в синем походном полушубке, украшенным каменьями и золотой вышивкой, в шлеме, с огромным алмазом на шишаке, мрачный и недоступный, приспустив темные веки тяжело скакал сам Блистательный, Повелитель стран на Восходе и Закате, карающий меч Аллаха, Тимур Баходур Сахибкиран, что означало «Железный богатырь, родившийся под счастливыми звездами». Рядом с ним и чуть позади, звучала гулкая поступь мощного скакуна начальника охраны Повелителя, Эмира Бурундука. Замыкал колону тысячный отряд тяжелой кавалерии.

ВОЛЯ ГОР

И тот, кто бежит, восклицает «Аллах!» и тот, кто гонится, восклицает «Аллах!».

            Саади. 

Тимур направлялся к далекому монастырю в Тибете, оставив свои войска, ставшие лагерем далеко внизу, в начале белых заснеженных предгорий, на трехдневный отдых и сейчас паливших дымные потрескивающие костры из мокрого снежного хвороста, и варивших просо в котлах. Горький запах дыма окутал стоянку и ел глаза. Воины отдыхали после долгого перехода, расстелив на подтаявшем снегу около мечущегося огня походных очагов, меховые бараньи шубы и трофейные узорчатые ковры. Если бы кто-нибудь взглянул с горных вершин на предгорья, он бы увидел тысячи, вьющихся и поднимающихся к небу, струек дыма, уходящих к горизонту и россыпь черных точек, какими казались люди и кони отдыхающего войска.

Конные отряды, сопровождающие Сахибкирана, неслись быстрой метелью по заснеженным горным дорогам и шатким деревянным мостам. Така-так, така-так, така-так, гремели копыта лошадей, проносясь по гулким доскам деревянных настилов. Ух-ух-ух, бухая отвечало им эхо, отраженное от горной гряды. 

Огромные вершины, покрытые голубыми, искрящимися на зимнем солнце, снежными шапками, стояли со всех сторон этого пути. Воздух был морозен и свеж и тонкой струйкой втекал в легкие. Фиолетовые тени лежали на скалах ущелий и каменистых грядах, выступающих из-под скрипучего, девственно белого снега горных равнин. Зимнее желто-алое солнце, пробиваясь сквозь легкие белые облачка, миновало свой полдень. В морозном воздухе далеко разносились звуки, и рокот копыт конных масс сотрясал округу. Изо рта поднимался пар. Тянуло кисловатым дымком далекого очага, изредка легкий ветерок поднимал завихрения снежного покрова и бросал блестящие потоки снежинок под копыта несущимся всадникам.

Вдруг, воины услышали странный вздох, как будто вздохнуло само низкое небо над скалистыми вершинами. Этакое вселенское «А-а-х!». Кони в ужасе, заржали и, если бы не усилия всадников, сбились бы с рыси и поднялись на дыбы. Странный гул одним дыханием пронесся по ущельям и, сотрясая морозный воздух, затих вдали. Ближайшая вершина как будто задымилась легким снежным дымом, затем вся поверхность снега до самого подножья вздрогнула и с туманного верха горы сначала медленно, а затем всё ускоряясь, с ужасающим гулом тронулся клубящийся снежный поток.

Люди прижались к скалистой стене, не надеясь уже ни на что, и мощная высоченная белая завихряющаяся лавина стряхнула с дороги конных, как будто крошки с обеденного стола. Поднявшаяся снежная пыль закрыла солнце, и в междугорье стало сумрачно и тихо. Лавина разметала всадников, некоторых завалив громадами снежных слоев, кого-то скинув в пропасть, кого-то отбросив на фарсах ниже по склону.

В белых горах наступила тишина. Как будто и не было только что, скачущих отрядов, гремящих копыт, несущихся воинов непобедимой армии. Равнодушные в своей тишине стояли замершие горные вершины, толстым слоем лежал на дорогах снег, также светило с синих небес, слепящее на снегу, солнце. От тишины закладывало уши. Так прошло какое-то время.

Неожиданно снег у скалы шевельнулся, заскрипел, затем опять все замерло. Снова зашевелились снежные сугробы, и на поверхности показалась чья-то рука, затем вторая и, разгребая снег, появилась человеческая фигура. Судьба человека написана у него на лбу. Никто не уйдет ранее, чем ему предназначено. Аллах не дал погибнуть великому воителю. Расправив плечи, Эмир Тимур, крепостной башней поднялся из снежной массы, засыпавшей дорогу.

МОНАХИ

Убедись, что за ангелом смерти ты посылаешь самого ленивого. 

            Персидская пословица

Поникшая фигура опустилась на снег и прислонилась к скале. Голова кружилась, болели спина и руки. В легком забытье он просидел пару часов. Сумерки постепенно опускались на плато. Неожиданно, как это бывает в горах, погода испортилась, похолодало, и пошел мелкий снег, перешедший в легкую метель. Тимур поднялся и тряхнул плечом, снег быстро покрывал его синий расшитый полушубок, ночь в заснеженных горах ничего хорошего не сулила Повелителю Вселенной. Вдруг в снежной круговерти он заметил какие-то темные быстро перемещающиеся фигуры. Они обходили его слева и справа бесшумно, но решительно. Волки, понял он приглядевшись. Счастье, что само пришло к тебе, приносит проклятье уходя - вспомнил он арабскую пословицу. 

Рука машинально скользнула к поясу, но саблю сорвало лавиной, и он достал из-за пазухи дамасский кинжал. Почти скрытые метелью силуэты волков в полном молчанье подступали все ближе и вдруг, прямо перед ним, на расстоянии нескольких шагов из пелены снега появилась морда матерого хищника, предводителя стаи. Он пригнул голову, присел на передние лапы, напружинившись всем телом, и прижав серые уши к голове, приготовился к последнему прыжку. Из оскаленной пасти раздалось глухое рычанье, угрожающий, подавляющий всякое сопротивление, взгляд вожака столкнулся с мрачными глазами Тимура, который крепче сжал роговую рукоять кинжала. Минуту их скрестившиеся взгляды боролись, и рычанье волка постепенно перешло в глухое ворчанье, он, как будто подавился и, отведя глаза, отступил в снежную круговерть. Метель неожиданно прекратилась. Фигуры зверей, не сдвигаясь с мест стали терять свои четкие контуры, становились прозрачными и растворялись в воздухе. Через минуту их не стало.

Тимур обвел взглядом едва видные в темноте контуры гор. И набрав полную грудь воздуха, закричал: Слушайте меня! Проклятые, гималайские шаманы! Я знаю, чьих рук это дело. И лавина, и чудесно исчезнувшие волки. Я найду ваш монастырь! - его крик эхом пронесся по темному скалистому ущелью. 

И тут же высоко над дорогой, на скалистой горной вершине в темноте вспыхнуло пламя костра, гулко и ритмично застучал барабан, и в мерцающем дымном свете огня закружились три фигуры, сгибаясь и распрямляясь в складках оранжевых балахонов. Воздух в горах вздрогнул, и по темному небу быстро побежали, как бы подчиняясь звучащему глухому ритму, багровые, в свете луны, тучи. Тени от вершин сложились в непонятный, но симметричный узор на снегу. Внезапно небо открылось, и появились одно за другим семь созвездий. Как будто прибитые алмазными гвоздиками к черному чернильному небу, Большая и Малая медведицы, Созвездия Стрельца и Водолея, Девы, Весов и созвездие Скорпиона выстроились в круг и в ритме барабана, начали свой танец на темном небосводе. Перед глазами Тимура поплыли стены городов, которые штурмовали его войска, картины кровавых боев, жуткие сцены казней, бегущие боевые слоны, затаптывающие вражескую пехоту, кроваво-красное знамя Тимура с тремя кольцами реяло над всеми этими сражениями. Рушились крепостные башни, горели города, алый клинок воин вонзал в сырую землю, очищая его от крови. И вдруг все неожиданно стихло. Тьма пала на землю. В глазах повелителя Вселенной все закружилось, и он упал навзничь.

Через час, подтянувшиеся со всех сторон остатки горного отряда Тимура нашли Повелителя. Воины, сведущие в лечении, привели его в чувство и посадили на коня. От большого отряда осталось менее половины. Кто-то выбрался из под лавины, кого-то откопали другие воины, кто-то был скинут ударом воздушной волны с дороги в обрыв, но остался жив, зацепившись за камни, торчащие из-под снега. Тимур решил вернуться в лагерь и, собравшись с силами, вновь направиться на поиски затерянного в горах монастыря, о котором ему доносили много таинственного и интересного.

В этом монастыре по преданиям, слышанным Сахибкираном от мудрецов и звездочетов, хранился таинственный камень Чинтамани, дающий владельцу покровительство Шамбалы. Он многократно усиливает возможности и способы своего владельца и помогает добиваться успеха там, где обычные смертные терпят поражение. Этот камень был у Соломона, Александра Македонского, Чингисхана. Он доставляется посланниками Шамбалы в различные точки земли, туда, где ожидаются изменения способные влиять на развитие всей человеческой цивилизации.

От большого камня, хранящегося в пещерах Шамбалы, откололи три кристалла правильной формы, они были черного цвета с блестящими прожилками. Один из этих камней хранился в отдаленном Тибетском монастыре, куда и направлялся Тимур. Любой из осколков сохранял магнетическую связь с большим камнем и обменивался с ним потоками энергии. Сам камень частично существует в нашем измерении, а частично в мире недоступном человеку.

Поредевший отряд спускался с гор в долину, не растеряв воинского порядка. Преодолевать неудачи и превращать их в победы, было привычно закаленным в походах, воинам Тимура.

СМИРНА 

Грохочущие лавины армий Тимура подошли к побережью Средиземного моря, и город Смирна предстал перед ними, как на блюде. Белоснежный замок на фоне ярко-синей бескрайней поверхности водной глади.

Вечером, сидя в своем великолепном золоченном шатре, Тимур, перебирая изумрудные четки, не отрывая взгляда смотрел в огонь костра и думал. Огненные блики падали на суровые рубленые черты его лица, на изборожденный морщинами лоб, отбрасывали тень на приспущенные веки, отражались вспыхивающими искрами в зрачках. Земная твердь была истоптана его непобедимыми отрядами, от гор и до морей. На земле не было государя, который мог бы в чем-то отказать ему, но проникнуть в замысел творца не суждено смертным, и думы об этом были головной болью Тимура. Восхищенье пред грандиозным планом небес, смешивалось со страхом, и раздумьями о значении своих поступков в этом безумном, но таком выверенном мире. Разгадавший замысел творца - будет управлять народами вечно.

Солнце на этом краю земли садилось в море. Если днем оно палило с неба, и казалось, что ничто живое не выдержит духоты жаркого дня, то к вечеру, в сумерках, становилось цвета расплавленной меди, полыхая огнем, достигало максимальной силы, и медленно погружалось в воды. День за днем, век за веком свершало светило свой путь по небу и, падая в море, на следующий день возрождалось, вставая из-за высоких гор. Как маятник на грандиозных часах, отмеряя время и считая дни, отпущенные человеку или животному, растению или самому морю. И подчиняясь ритму, заданному светилом, вращаясь, плыла земля по волнам времени - пространства в глухом рокоте звездного ветра, и грохоте сталкивающихся и взрывающихся планет, звездных систем и миров. 

Маленький шар голубой планеты с бесценным грузом - самой жизнью, которую так и не удается обнаружить более нигде во вселенной, через мириады звезд и миллионы комет и метеоритов, в любой момент, рискуя превратиться в пыль и превратить в пыль само человечество и жизнь вообще, плыл сопровождаемый космическими ветрами и течениями, а на земле, повинуясь силам природы, свершали свой жизненный круговорот люди, животные, растения и другие живые существа. Человек рождался в муках, и, в полном соответствии с напутствием христианского бога, добывал хлеб свой в поте лица. В суете и заботах проводил свои дни, и не было часа, когда бы он поднимал глаза к звездам или задумывался о цели и смысле своего пришествия.

И только несколько астрономов ночами не могли оторваться от созерцания небес, испытывая трепет от лицезрения открывающейся пред ними картины мироздания.

А солнце в этой части земли все так же садилось в море и вставало на другой день из-за высоких гор. Как маятник, на грандиозных часах отмеряя время и считая дни.

ПЕСНЯ УДОДА 

Когда ты явился на свет, ты плакал, а кругом все радовались; сделай же так, чтобы, когда ты будешь покидать свет, все плакали, а ты один улыбался. (Индийское изречение) 

Высоко над пустыней, маленькой точкой в синем небе завис орел. Медленными кругами он парил в теплых потоках поднимающегося от песков воздуха, временами оглашая окрестность сдавленным клекотом. Ветер поднебесья легко шевелил пегие перья на его крыльях. Острый взгляд, подернутых прозрачной пленкой мертвенных глаз, впивался в огромную карту расположенных внизу земель и различал мельчайшие подробности. Тяжелое, неукротимое движение конных масс, сопровождалось гулом, стоящим над пустыней от топота копыт. Видел он и пот, струящийся по угрюмым лицам воинов и натертые сбруей бока лошадей, их лиловые косящие глаза. Острый слух орла улавливал даже позвякивание сбруи и стремян. Пегий тщетно искал себе поживу в это солнечное утро. Поток коней и людей захлестнул все дороги и барханы пустыни, спугнув с места всю живность.

Вторая тысяча «Тургаудов» двигалась на восток, пересекая пустыню. Армия шла разными дорогами, отряды двигались не пересекаясь, чтобы коням хватало воды и травы. Вторая тысяча охраняла ставку Тимура и сопровождала его в походе. По пути следования встречались кишлаки, но большинство из них были нежилыми и некоторые даже засыпаны песком по самые крыши. 

Тимур повернул коня и поднялся на бархан. Рядом с ним, не отставая, пришпорив лошадь, на бархан забрался воевода Бурундук. Оба всадника осматривали окрестности. Желтая пустыня протянулась до горизонта, вдали были видны пятнышки оазисов, небольшие группы зелени, постройки кишлаков. Под ближайшей группой чахлых деревьев Тимур разглядел маленькую фигурку человека. Всадники в сопровождении нескольких воинов охраны поскакали к этому месту. Под деревом на старом коврике сидел старик в белом, с длинной седой бородой. Он с трудом опустился на колени и приветствовал завоевателя. Затем прочел молитву. Все присутствующие в молитвенном движении провели ладонями по щекам.

- Что случилось на этих землях? - спросил Сахибкиран, вглядываясь в старика. Какой завоеватель успел пройти по этим кишлакам? Где люди, где животные?

- Если Величайший Полководец всех времен согласен потратить немного времени, пока слуги будут поить его коня, я постараюсь полностью описать те странные и таинственные события которые произошли на этих землях.

Слуги Тимура уже расстилали ковер и ставили походный навес, защищающий от солнца. На ковре были тут же разложены фрукты и расставлены напитки. Конюхи подхватили под уздцы коней и увели. Тимур и Бурундук расположились в прохладе, охрана, отступив на расстояние, не позволяющее слышать разговор, заняла положенные им места.

Тимур пригласил старца отведать фрукты и напитки приготовился слушать. Старец, вкусив от даров владыки, не торопясь начал дозволенные речи:

ГЛИНЯНЫЙ КИШЛАК

Вот уже много лет индийский удод, словно Симург из сказки, прилетал в Глиняный кишлак, где уныло скрипела арба, и ее деревянные колеса чертили в теплой пыли ровные светлые полосы, подымаясь по дороге в гору или катясь с горы. Глиняным здесь было все: валы дувалов, крыши, стены невысоких домов, прямоугольные возвышения - супа, для отдыха в тенистых маленьких двориках. 

Старая мечеть кишлака была создана руками строителей из племени газнави, раньше проживавших в этих краях, так вот, она была слеплена из чистейшей глины и высокие прямые стены, и неровный приземистый купол, и маленькая башенка минарета, со светящейся вечерами над уснувшим кишлаком каплей окна. Глина тихо шуршала, осыпаясь песчаной пылью на закате, но особенно явственно это текучее шуршание было слышно в темные ночи, когда тишина ложилась на узкие кривые улочки кишлака, и любой звук в ночной прохладе становился громче и отчетливей. Только иногда, это шуршание пронизывалось неожиданным звоном ведра во дворе или стуком железного кольца, на резной старинной калитке какого-нибудь из домов.

В этих местах, никто не запирал домов и двойные кольца на калитках использовались для того, чтобы оповестить гостя: оба кольца вниз - мы дома, заходите, оба кольца вверх - нас нет дома, приходите позже, и наконец, одно кольцо вверх, а второе вниз - дома только женщины, мужчин просим не беспокоить.

Сухой ветер нес по улицам кишлака песчинки, заметаемые с далеких просторов пустыни, которая бархатным покрывалом протянулась с востока и до горизонта, и обволакивала кишлак на рассвете, слегка, однако, отступая от него на закате. Казалось, красное солнце, заходя на краю гладкого медного подноса пустыни, своими лучами отодвигает наступающие на домики текучие пески, одновременно отодвигая и тот день, когда кишлак исчезнет, весь засыпанный песчаным снегом и струящимися, по его изогнутым улочкам, узкими потоками песчаной реки.

Удод был ученой птицей, об этом говорится во многих сказках Шахерезады, и, в силу своих глубоких научных познаний, предвидел такое печальное развитие событий, но имея маленькое и храброе сердце, он не хотел мириться с беспощадным роком, и каждой весной перелетая через всю текучую и шевелящую барханами, как будто живую, пустыню, прилетал к жителям кишлака и радовал их своими нежными вскриками на восходе еще холодного, но уже разгорающегося и позже набирающего полуденную мощь, солнца.

Люди кишлака с большим нетерпением ждали прихода весны, может быть, из-за удода, а может, и по каким-то другим неведомым нам причинам. Но каждый раз весной, заслышав его пение, они спешили к старой разлапистой урючине во дворе мечети, которая растопырив изломанным узором свои морщинистые старые ветви, тоже ждала прилета птицы, и с радостью принимала удода в свою еще редкую листву. Народ обступал старое дерево и во дворе мечети становилось тесно, мальчишки залезали на дувалы, а девочки смущенно прятались за цветастые материнские юбки. И как зачарованные, люди слушали песни удода, небольшой птички с зеленоватым переливающимся на солнце хохолком. Потом люди в молчании расходились, и на лицах у них было глупое выражение, как будто они хотели улыбнуться, но не могли, или хотели вспомнить что-то очень для них важное, но каждый раз начинали думать о чем-то другом. В такие дни в кишлаке было очень тихо. Не стучали калитки, по улицам не ездили на скрипучих арбах дехкане, не гремели ведра во дворах, не кричали ослы и не блеяли овцы, и даже, казалось, что вода в арыках замирала и журчала еле слышно.

Годы проносились над затерянным в пустыне кишлаком. Все также шуршала, осыпаясь песчаной пылью, глина, заходило вечером солнце, усталые люди возвращались со своих небольших, отвоеванных у песков посевов, и светящаяся капля окошка также горела ночью на маленькой башенке минарета мечети, над мирно спящим кишлаком.

Дети подрастали, родители старели, все шло своим чередом, как это и предписано людям свыше. Только иногда кишлак стал просыпаться ночью от громкого стука железных колец на старых резных карагачевых калитках. Поначалу никто ничего не мог понять, а это Судьба стучала в резные калитки кишлака. Молодежь стала мечтать по ночам, и не о женитьбе или богатстве. Девушки и парни мечтали о дальних краях, о зеленых берегах, о городах полных бурления жизни, о светящихся в ночи огнях, музыке и песнях. А это очень опасно, когда девушки и парни мечтают не друг о друге. Да, да очень, очень опасно. Сначала они становятся беспокойными, потом престают спать по ночам, лихорадочный румянец покрывает их юные ланиты и в один прекрасный, а в прочем, далеко не прекрасный для их родителей день, они, один за другим, уходят. Они идут за восходящим солнцем и в их глазах нельзя прочесть ничего кроме задумчивости. Вот их фигуры становятся все меньше и меньше и, наконец, превращаются в маленькие точки далеко в пустыне, а потом исчезают и они.

Год за годом людей в Глиняном кишлаке становилось все меньше и меньше. Старики умирали. Молодые уходили в город. И теперь, когда прилетал удод, иногда слушать его приходили всего три-четыре человека. Со временем и удод перестал прилетать. Зачем все эти усилия, когда тебя некому слушать. Глина все также шуршала, стекая со стен, и тихими ночами ее шуршание становилось все слышней.

Как-то ночью капля окна, на маленькой башне минарета мечети, не зажглась, и Глиняный кишлак погрузился в абсолютную темноту. Шли дни. Постепенно дома все меньше выступали над поверхностью песка, и однажды кишлак исчез весь, засыпанный песчаным снегом и струящимися по его изогнутым улочкам узкими потоками песчаной реки.

Когда- то давно и над нашим кишлаком в ночи светилась капля окна на маленькой башенке минарета. Но, прошло время, и некому стало слушать песни удода.

ИСТОРИЯ И САМОСОЗНАНИЕ НАРОДОВ

Человечество целиком, отдельные народы и конкретная личность не живут на планете Земля или в определенном городе, или у гор, на равнине, в лесах или пустынях. Человечество, народы и отдельная личность живут внутри своей памяти, своего исторического сознания, внутри общечеловеческой истории и историй конкретных народов.

Если объявить ,что через три года в Землю, не дай Бог, врежется астероид и жизни на планете может прийти конец, это взволнует определенный народ не намного больше, чем если он узнает, что один из его исторических героев оказался, не тем, кем его считали.

На наше восприятие героического и постыдного в истории, завязаны тысячи самолюбий, самомнений, историческая память, право на уважение или подчинение других народов, наше право совершать насилие или право на какие- то земли или другое наследство исчезнувших государств. Все это обозначается в нашем сознании симптоматическим понятием - «завоевания» нашей истории.

 Мы живем внутри рассказов о древнегреческих и древнеримских героях, внутри легенд и повестей египетской, греческой и европейской цивилизаций, внутри истории древней Руси и истории Востока. Временами мы узнаем, что жили внутри абсолютно другой или сфальсифицированной истории. История   это политика, опрокинутая в прошлое - это не мной сказано. Каждый народ имеет право на своих исторических героев, и поэтому современники кроят их из подручного материала. Исторические примеры укрепляют наш дух в годину лишений, подстегивают нас и подвигают на новые достижения в периоды мирного развития истории.

В результате изучения различных исторических источников, автор пришел к обобщающему выводу, что, очень упрощенно, история народов в течении 5 веков, округленно с 1200 по 1700 год, проходила «внутри» истории империи Чингизхана и тех последствий, которые вызвало само создание этой империи. В которую входили или платили ей дань, земли Китая , Индии, Афганистана, Средней Азии, Руси, Польши, Крыма, Кавказа, Литвы. Даже великий Тимур большинство своих походов и побед совершил, воюя с различными частями этой империи и «внутри» этой империи, перекраивая ее территории. А войны с турками и египтянами, только дополняли общую картину, как исключение дополняет и подтверждает правило. Всю жизнь Тимур готовился к походу на Китай, что бы все-таки сокрушить оставшуюся часть империи чингизидов и ее столицу, но так и умер в начале этого похода. А страны, тогда еще не развитой Европы, в этот исторический период, жили под грузом постоянного ожидания все сметающего татаро-монгольского, а позже туранского нашествия.

Человеческое сознание не любит неясности и многословия. Оно стремится к простой и понятной картине мира. По возможности черно-белой. Или налево, или направо. Только так наша нервная система будет спокойна, а спокойствие необходимое условие душевного и телесного здоровья. Особенно это справедливо, когда речь идет об управлении большими массами людей.

Стремление к законченности и упрощению образа, а это другая сторона простоты восприятия, проявляется во всем. В том числе и в желании коллекционера получить недостающие экземпляры комплекта марок или третьей из набора старинных ваз, определенного царства или века. На этом же строятся и законы симметрии, и законы гармонии, справедливые, как к земной жизни, так и к явлениям далекого холодного космоса. На этом строится и популярность товаров, относящихся к определенному государству, местности, объеденных одним наименованием.

Наше сознание желает, чтобы ему упростили процесс выбора, процесс обдумывания и мышления. Если мы начали что-то и не закончили, душа испытывает определенный дискомфорт, и мы стремимся к скорейшему завершению и достижению законченности, получению однозначно понятного результата, в конечном счете, к достижению ощущения гармонии.

РУСЬ 

«Бодрствуйте, Монарх возлюбленный!  Сердцеведец читает мысли, история предает деяния великодушных царей и в самое отдаленное потомство вселяет любовь к их священной памяти. Примите милостиво книгу, служащую тому доказательством.» 

      Предисловие к «Истории государства российского»  Николай Михайлович Карамзин

«И не уйдешь ты от суда мирского, как не уйдешь от божьего суда».

      Пимен. (Борис Годунов. А.С.Пушкин)

(В этой главе мы будем употреблять название татары, как наиболее привычное для обозначения племени, которое, в общем-то уже не являясь монголами, взымало дань и держало в политической зависимости от себя восточную Русь. Такое название хоть и не является верным, но зато является привычным) (1)

Заунывно пела пастушечья свирель. Как будто неизвестное животное выло в камышах над водой у холодной реки. Промозглый ветер заставлял засунуть кисти рук поглубже в рукава зипуна и поднять ворот. Над рекой Итиль стоял зябкий осенний день, месяца раби у-ль-аваль,  773 года хиджры, по исламскому календарю, отсчитывающему летоисчисление с того момента, как пророк Мухаммед с учениками и близкими переселился из Мекки в Медину. Облака проплывали в небе, отражаясь в реке, в воздухе настырно пахло осенью и прелой листвой.

Войска Тимура подошли к Волго-донскому междуречью(1495г.). На сотни лет раньше прихода Тимура на Русь, великий князь Владимирский, Ярослав Всеволодович, был вызван в Орду к хану Батыю(1243 г.), признан «стареи всем князем в Русском языце» и получил ярлык на Владимирское и, судя по всему, Киевское княжение. Этот акт был признанием права Золотой Орды, решать вопросы жизни и смерти русских князей и народа Руси. Установление даннической зависимости произошло позже. (2). Так начался отсчет наступления на Руси монголо-татарского ига.

Восточная Русь почти 240 лет с 1243г. до 1480г., жила под татарским игом, а потом еще 220 лет, до 1700 года выплачивала дань Крымским татарам. Надо понимать, что такое 240 лет. Если в среднем человек в 20 лет обзаводится детьми, то таких поколений прошло 12.То есть, это не то, что «мой отец платил дань татарам», и даже не дед, и не прадед, а еще 9 поколений раньше, татары начали взимать дань. Или другой пример - советская власть просуществовала 70 лет, а какое количество событий для нас с этим связано. А тут 460 лет выплаты дани! 

Итак, отсчет наступления ига ведется с момента, когда князь Ярослав Всеволодович, приехав в ставку Бату-хана, получил от него ярлык на Владимирское и Киевское княжение. При этом он отдал ему в заложники своего сына Александра, будущего Александра Невского(3).  Свои отроческие годы молодой князь Александр проводит при ставке Бату-хана. Сын Бату-хана, хан Сартак (правил с 1256г.), еще в юности побратался с Александром, и с тех пор князь был не просто один из вождей покоренного народа, а названный брат чингизида, в будущем Царя, как величали монгольских ханов, возглавляющих Золотую Орду, в русских церквях и княжеских палатах того периода. Титул Царя (Цезаря), до того носили только главы Римской и Византийской империи.

Сыну Александра Невского, князю Даниилу Александровичу, было позволено татарами, основать в конце XIII века (прибл.1270г.), княжество московское. 

Кстати, Сартак был христианином (несторианцем) и, став ханом, утвердил христианство официальной религией Орды и учредил шесть епархий. Именно он крестил Орду. При следующем хане - Берке была учреждена Сарайская епархия (1261 г.). 

Известна победа князя Александра на Неве над шведами, за что он и получил прозвище Невский, и его совместный с татарами поход против Ливонских рыцарей, с битвой на Чудском озере(1242г.).

Именно за заслуги перед ханом и Отечеством и возведен Александр в ранг святых Московской (Ордынской) православной церкви.

Отец Невского, и он сам, как многие русские князья, неоднократно вызывались в Монголию, столицу Орды, Каракорум, оба они и умерли по дороге из Орды. Причем, про князя Ярослава, его отца, известно, что он был отравлен ханшей, о Невском твердых данных нет.

В 1313 году на престол Ханов Золотой Орды взошел Хан Узбек, который был женат на дочери византийского императора Андроника I , Баялун. (Византия - восточная часть Римской империи, управляющаяся императорами). Именно Узбек ввел ислам, как обязательную религию для татар Золотой орды, не остановившись, при этом даже перед казнью 25 чингизидов (потомков царственной династии Чингизхана), не пожелавших принять ислам. 

В 1317 году уже Хан Узбек выдает свою сестру Кончаку за московского князя Юрия Даниловича, потомка Александра Невского (породненного брата хана Сартака, сына Бату - хана, а следовательно, родственника чингизидов).

Языки русский и тюркский ходят на Руси одновременно. Например, известное всем «Хождение за три моря» Афанасия Никитина заканчивается тюркско-арабской молитвой из Корана, написанной по русски : «…Милостиею Божиею преидох же три моря. Дигерь Худо доно, Олло перводигерь дано. Аминь! Смилна рахмам рагим. Олло акьбирь, акши Худо, илелло акшь Ходо. Иса рухоало, ааликъсолом. Олло акьберь…» 

«Обязанная своим возвышением, прежде всего политике своих первых князей ориентированной на мир и нахождение общих интересов с татарами, Москва благодаря этому получает мир и безопасность своей территории. В московском княжестве вводятся татарские порядки и образцы в управлении, суде, сборе дани. (В Московии тогда носили исламскую одежду, женщины носили чадру и сидели замкнутыми в теремах, при встрече московиты говорили друг другу „Салом“). Не только извне, но изнутри татарская стихия овладела душой Руси, проникла в плоть и кровь…» (Г. П. Федотов «Россия и свобода», 1945 г.)

Москва постепенно заняла ведущее место среди восточно - русских княжеств. 

Примерно через 60 лет, (в 1380г.), после описанного брака Кончаки с князем Юрием, Золотая Орда (Улус Джучи), в состав которой входили русские княжества, была расколота татарскими междуусобицами. Темник Мамай взял под себя две трети ее земель, а законный правитель хан Тохтамыш, хоть и занял с помощью воинов Тимура, столицу Орды, Сарай-берке, только еще боролся за признание своей власти в Орде. 

Воспользовавшись этой ситуацией, потомок Невского, Великий владимирский  и московский князь Дмитрий, с пятнадцатью другими князьями отказался платить дань татарам и осмелился оказать им вооруженное сопротивление, разбив войска Мамая, на берегу Дона, на территории Куликова поля между реками Дон, Непрядва и Красивая Меча. С каждой стороны в битве участвовало от 12 до 20 тысяч воинов, по разным источникам. Бой начался со стычек передовых отрядов, потом состоялся знаменитый поединок татарина Челубея с иноком Александром Пересветом, в котором оба погибли. После этой победы Дмитрия стали величать Донским. При этом Куликовская битва не была очень большим сражением. Например, Бату-хан пришел на Русь с армией от 140 000 до 500 000 тысяч воинов, по разным источникам.

Но победа оказалась пирровой. Разбитый Дмитрием, темник Мамай, больше не был соперником для Тохтамыша и сбежал в Крым, в Кафу, к своим союзникам генуэзцам, где и был зарезан. И вот тогда Дмитрию Донскому, убравшему соперника Тохтамыша пришлось иметь дело с самим Тохтамышем, законным ханом, объединившим Белую, Золотую и Синюю орду. Тот потребовал уплаты дани и, в 1382 г., двинул войска на Москву. Победитель Куликовской битвы, князь Дмитрий Донской, вместе с семьей и боярами бежал из города. Москву он оставил на литовского князя Остея. Москва была разрушена и сожжена. Победа на Куликовом поле освободила московское княжество от власти татар, но только на два года.

При этом, из-за последовавшего разрушения Москвы Тохтамышем, Москва и московский князь потеряли свое почетное положение, среди восточно-русских княжеств, которое имели во времена Мамая. И вот русские князья, включая сына Дмитрия Донского, Василия, будущего русского царя Василия I, поехали на поклон к Хану Тохтамышу, как это и было заведено ранее в Орде, возобновилась исправная выплата дани. К тому же Тверской князь Михаил, предъявил права на Владимирское великое княжество, принадлежащее Дмитрию Донскому. Но верный государственному принципу, поддерживать баланс сил среди вассалов, Тохтамыш оставил Владимир за сильно ослабленной Москвой. Впоследствии, он даже помог отстроить Москву заново.

Такой была ситуация в восточной Руси, когда войска Тимура, в 1395 году, преследуя, пять раз нападавшего на земли Тимура, хана Тохтамыша, подошли к самому сердцу Золотой Орды, Волго-донскому междуречью.

До освобождения московского княжества от татарского ига в 1480г., оставалось еще долгих 85 лет. А дань крымским татарам московские цари и Литовско-Польская Речь Посполитая, платили еще 220 лет, до 1700 года, и освобождены от нее были только Петром I по Констатинопольскому мирному договору между Россией и Турцией , в котором было сказано:

«…А понеже Государство Московское самовластное и свободное Государство есть, дача, которая по се время погодно давана была Крымским Ханам и Крымским Татарам, или прошлая или ныне, впредь да не будет должна от Его священнаго Царскаго Величества Московскаго даватись, ни от наследников его: но и Крымские Ханы и Крымцы и иные Татарские народы впредь ни дачи прошением ни иною какою причиною, или прикрытием противное что миру да сотворят, но покой да соблюдут.»

___________________________________________

1) В русских источниках словосочетание «татарское иго» впервые появляется в 1660-х гг. во вставке (интерполяции) в одном из экземпляров Сказания о Мамаевом побоище. Форму «монголо-татарское иго», как более правильное, употребил первым в 1817 году Х. Крузе, книга которого в середине XIX века была переведена на русский и издана в Петербурге, термин «татарское иго» является неправильным, искажающим реальный смысл.

 Племя «татар» согласно Сокровенному сказанию  первоначально истребило родственников Чингисхана, и у них он сам был рабом. Затем оно входило в монгольское ханство и прекратило своё существование в результате завоеваний Чингисхана, когда он с целью истребления татар заставлял их сражаться всегда только в первом ряду своего войска. Использование названия племени, а затем передовых воинов-смертников монгольских ханов - врагов ислама - в целом, порождает путаницу с современным народом «татары». 

                     Источник «Сокровенное сказание» (монголов) 

2)  Новгородская первая летопись старшего извода.

3)  Джованни Да Плано Карпини Giovanni da Pian del Carpine  - Historia Mongalorum quos nos Tartaros appellamus 1250г.: История монголов , которых мы называем татарами

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.  Как они заключают мир с людьми; о названиях земель, которые они покорили; о землях, которые оказали им сопротивление, и о жестокости, которую они проявляют к своим подданным

§ I. Как они заключают мир с людьми

…У других же, которым они позволяют вернуться, они требуют их сыновей или братьев, которых больше никогда не отпускают, как было сделано с сыном Ярослава,

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ  О тех областях, через которые мы проехали, и об их положении, о дворе императора Татар и его князей и о свидетелях, которые нас там нашли

§ IV. О свидетелях, которые нашли нас в земле Татар

…У Бату мы нашли сына князя Ярослава

…У императора Татар мы нашли князя Ярослава, там умершего

НА ПОДСТУПАХ К ЕЛЬЦУ.

(Тамерлана русские называли Тимур - аксак  (Тимур - хромой) и войска его называли татарами)

На колокольне звенели колокола, пугая птиц, галдящей ватагой взлетевших с крыши церкви в голубое, без единого облачка, небо. Воздух был чист и свеж. Митрополит Кирилл спускался по парадной лестнице, тяжело опираясь на посох и вздыхая, утирал пот со лба. Вокруг храма стояли подводы с зерном и сеном, прямо возле них на подстеленных рогожах лежали и сидели бабы и мужики, бегали детишки. День был такой голубой и ясный, что не верилось, что это бежавшие из деревенек за пределами высоких деревянных стен Ельца, крестьяне. Слегка пахло дымом и луком. Лица сидевших, были, усталые и изможденные.

Туранцы налетели ночью и хлынув с разных концов в село, страшно крича и завывая, подожгли улицы со всех концов и выгнали из домов народ. По дорогам метались всадники на приземистых лошадях, рубили бегущих мужиков, накидывали арканы на баб, и резко разворачиваясь на своих лошадях, тащили их по снегу . Русские отбивались рогатинами, вилами, каменьями. Кинулись врассыпную и в лес. Всадники их не преследовали. Спешившись, входили в горящие дворы , выводили коней, за задние ноги тащили громко блеющих овец, привязывали к седлу и скакали на луг, где расположился их небольшой отряд. Горели дома, в небо поднимались облака черного смоляного дыма. Над селом стояли крики и визг женщин, вой скачущих воинов и грохот падающих бревен в обгоревших избах. Прямо по перелескам убегающие жители с детьми на руках добрались до Ельца и успели проскочить в закрывающиеся ворота. Город насторожился, выставив копья и топоры ратников, приготовился к ожидаемому нападению неведомого хана Тимура-аксака. По всему горизонту в небо поднимались дымы, горели села. 

Умар спрыгнул со своего перебирающего копытами коня, и подтянул подпругу. К седлу была приторочена сума, в которой тихо позвякивали серебряные чаши, захваченные им в каком-то высоком тереме в Сарай-Берке. Его теплый халат охватывал пояс с блестящей пряжкой, а рука самодовольно похлопывала по украшенным росписью ножнам сабли. До сих пор Аллах уберег его от тяжелых ран, пара царапин, которые он получил в сражениях, его не беспокоили. Он был доволен походом и добычей. В подкладке халата были зашиты десять золотых червонцев, и, вспоминая о них, он чувствовал, как теплеет у него на душе. На аркане за его конем бежала женщина, в рубахе и с растрепанными волосами. Умар взглянул на нее оценивающе: уже не молодка, но монет за 5 ее можно будет продать обозным купцам. Спутав ноги коню, он снял хурджин с зерном и подошел к костру, который разожгли воины невдалеке от шатра сотника Ургута. Сел, кряхтя придвинулся к огню и щедрым движением бросил хурджин к ногам повара. Тот не обратив внимания на гордящегося собой Умара, сыпанул из хурджина рис в котел и закрутил по сторонам большой бритой головой - Где бы получить кусок мяса да пожирней. Тучи туранских войск кольцом обступили Елец. 

НА РАЗВАЛИНАХ ЕЛЬЦА.

В Х веке Андрей, юродивый Христа ради, во Влахернской церкви в Константинополе, увидел Божью Матерь, простирающую свой омофор, то есть головной убор, над молящимися православными.

Льется пламя в бездну зренья

В сердце радость детских снов 

Я поверил от рожденья 

В Богородицин покров

            С.Есенин

Черный дым от тлеющих деревянных стен Ельца стелился низко по полям, усеянным телами погибших воинов. Тусклое серое небо, по которому плыли низкие сизые облака, как бы нависло необъятным брюхом над равниной, закрыв осеннее неяркое солнце. Холодеющий ветер стучал ставнями окон редких уцелевших городских строений. Убитые лежали, где по одному, а где группами, там, где их застигла смерть. В обнимку лежал самаркандский воин и русский ополченец, прижавшись друг к другу и захватив, в последних холодных объятьях, где горло противника, где руку или плечо. Кровь уже застыла на лицах и ранах погибших и не текла и не капала на заросшую пожухлой травой, сыроватую осеннюю землю. Воронье, хрипло каркая, слеталось на окраину равнины, в предвкушении поживы. Воины Тимура собирали своих раненых и погибших и заставляли пленных оттаскивать их к перелеску. Раненых перевязывали, а убитых готовили к захоронению. На краю равнины пленные уже выкопали могилы. 

Когда ночь наконец-то опустилась на землю, с разных концов поля поползли темные фигуры - это жители Ельца, собирали своих мертвых. Их перетаскивали в разграбленный и разрушенный город и разбирали по разгромленным, но кое-где недогоревшим и не окончательно разрушенным строениям. Некоторые, тащили своих близких на другую сторону города, где уже не было нападавших, и хоронили их прямо в поле, отметив могилу валуном. Фигуры в темных рясах то в одном, то в другом месте подходили к скорбящим жителям Ельца и справляли последнюю требу по погибшим. Это уцелевшие елецкие священники и монахи из стоящего в лесу Крестовоздвиженского монастыря, укрытые темнотой, выполняли свой священный долг. Тимур, верный обычаям, установленным еще Чингизханом, не позволял воинам причинять вред и грабить, или как-то ущемлять, духовенство во всех покоренных землях.

В разрушенной клети княжеского терема, уткнувшись головой в колена, сидела девочка лет десяти. Рядом с ней лежало тело молодого воина, в богатой кольчуге, с пробитой кудрявой головой. Отрывисто кричала в темноте какая-то ночная птица. Два горожанина вытирали кровь с лица погибшего и укрепляли в бледных руках горящую свечу. Они пытались оказать последнюю услугу сыну князя Данилы, Андрею. Его малолетняя дочь Елена уже выплакала все слезы и сейчас в оцепенении сидела рядом с телом отца. Протоирей Елецкий и Рязанский, отец Амвросий, в порванной и запачканной землей черной рясе, в разлезшемся от удара клобуке, сидел рядом с малолетней Еленой и тихим разговором пытался ее утешить в горе, гладя, расшибленными в кровь пальцами руки, девочку по головке.

- Скажи отче, всхлипывая, спросила его девочка, не поднимая голову от колен, где сейчас душа тяти?

Голос Протоирея тихо зазвучал над притихшими горожанами и девочкой:

Два дня после смерти бродит неприкаянная душа умершего по земле. У своей могилы, у праведных мест, у мест сражений. На третий день по ушедшему возносится поминальная молитва и появляется у души надежда о благом пути ее на небесах. В этот же день возносится душа пред светлые очи бога. Ведь и Христос вознесся в третий день. 

Отец Амвросий обвел горестным взглядом разрушенные стены княжеского терема, остановился глазами на лежащем у их ног теле князя Андрея, и продолжил:

Лицезреет душа праведника красоты рая и радуется, однако душа грешника проливает горькие слезы зная, что не быть ей в райских садах. В девятый день души вновь возносятся к вратам рая. В этот день церковь приносит свои молитвы, чтобы девять ангельских чинов Серафимы, Херувимы, Престолы, Господства, Силы, Власти, Начала, Архангелы и Ангелы умолили господа простить умершему его прегрешения.

После этого второго поклонения богу низвергнется душа в ад, где тридцать дней ужасаясь будет лицезреть мучения грешников. В сороковой день будет решать бог где пребывать душе умершего до Всеобщего Воскресенья в раю или в аду.

- Твой отец, дочка, княже Андрей, погибший за землю русскую, будет пребывать в райских садах, и ждать там Великого Воскресенья, а мы нашими молитвами поможем ему найти дорогу в царствие небесное.